Мирмухсин - Чаткальский тигр

Вдруг позади нее раздался резкий скрежет тормозов. Какая-то машина почти въехала на тротуар и остановилась в метре от нее. Ослепленная светом фар, она не сразу узнала Караджана. Отдернула было руку, когда он схватил ее. Сон это или явь? Они стояли безмолвно и смотрели друг на друга. Потом Гулгун прислонилась лбом к груди мужа и произнесла:

— Караджан-ака, у нас будет ребенок… — И заплакала.

А он обеими ладонями взял лицо жены и стал покрывать поцелуями. Приникал губами к соленым глазам, полным тоски и счастья, к мокрым щекам, не обращая внимания на прохожих…

— Идем, — сказал он и, подведя ее к машине, открыл дверцу.

Гулгун увидела девушек и удивилась:

— Что вы тут делаете?

— А мы решили показать Караджану-ака, где ты занимаешься, — весело сказала Назми.

— Вряд ли бы вы меня нашли… Я шла в библиотеку и только случайно остановилась тут…

Девушки промолчали, хотя знали, что библиотека находится совсем в другой стороне.

Караджан отвез домой сначала Таманно, потом Назми. Гулгун тоже хотела выйти из машины, но Караджан взял ее за руку:

— Сиди.

Гулгун подчинилась. А Назми выпрыгнула из машины, улыбнулась им и помахала рукой. Газик взревел и, выбросив из-под колес щебенку, рванулся с места.

Как тигр, который, держа в зубах детеныша, перебирается со скалы на скалу, прыгает через глубокие расщелины — спешит к своему логову, так и Караджан устремился с Гулгун в сторону гор.

Часа через два они въехали в Чарвак.

Караджан отпер ключом дверь и сказал жене:

— Только не пугайся: хозяйки нет — и порядка нет…

Гулгун вошла. В комнате действительно царил кавардак. Стол был завален грязной посудой, бумажными свертками. На диване, на стульях валялись вещи. Оконные цветы никто не поливал, и они пожухли. По полу разбросаны журналы, газеты. И только ее кровать стояла прибранной, словно никто к ней не притрагивался с того самого момента, как она накрыла ее шелковым покрывалом. На ней лежали модное пальто с собольим воротником, такая же пушистая меховая шапка, отрез набивного крепдешина и красивая коробочка с дорогими духами. Гулгун растерянно обернулась.

— Это я тебе из командировки привез, — улыбнулся Караджан. — Подарки…

Гулгун подошла и крепко обняла его.

— Вы только что вернулись, правда?

— Да, милая, я только что приехал…

— Ну, здравствуйте!

— Здравствуй!

Караджан подхватил жену на руки и закружил по комнате.

По всей стройке с быстротою молнии разнеслось известие, что начальник участка СУ-2 инженер Мингбаев по приказу начальника стройки Садовникова отстранен от работы…

Вызвав Мингбаева к себе в кабинет, Садовников сказал ему:

— Вам известно, что товарищ Сапчабашев подал на вас жалобу мне и в прокуратуру?

Караджан кивнул.

— Ну так вот… Из уважения к вам и учитывая ваш огромный вклад в наше строительство, я лично обратился к прокурору с просьбой не давать хода этому делу. Сказал, что сами примем по отношению к вам административные меры… Я удивлен вашим поступком, товарищ Мингбаев. Это беспрецедентно. Понять не могу, что с вами произошло. Ведь еще недавно я именно вас ставил в пример другим инженерам как знающего, деятельного, энергичного специалиста. И вдруг такое… Напившись до чертиков в глазах, избиваете своего коллегу!

— Я не был пьяным, — буркнул Караджан.

— Значит, сознательно избили? Но ведь это хулиганство?! Простите, иначе ваш поступок не назовешь.

— Сознательно.

— Что вас заставило? Что?

Караджан поморщился, как от зубной боли:

— Георгий Исаевич, мне не хочется об этом говорить. Лучше не спрашивайте.

— Сапчабашев в заявлении пишет, что вы были пьяны. И кое-кто это подтверждает.

— Какая теперь разница? Что случилось — случилось.

— Мне и прежде поступали сигналы, товарищ Мингбаев, о том, что вы зазнались, превышаете власть, грубы с рабочими, на службе появляетесь в нетрезвом виде. Я всему этому не верил. Теперь сожалею, что не принял мер сразу, как только от товарища Хазратова узнал, что вы пьяным ворвались ночью в дом нашего аксакала Музаффарова, оскорбили его и довели до сердечного приступа. Весьма сожалею… Мы в настоящее время очень нуждаемся в консультациях этого человека, а он по вашей милости до сих пор болеет и не может выйти на работу…

— В этом я виноват, Георгий Исаевич. Я специально ездил к нему, чтобы извиниться.

— Этим поступком вы очень многих восстановили против себя, товарищ Мингбаев. Думаю, теперь вам будет трудно работать в нашем коллективе…

Они еще беседовали какое-то время, но Караджан не привел ни одного довода в свое оправдание — не хотел, чтобы начальник строительства тоже узнал о грязных сплетнях, которые злоязычники распространили о нем, о Гулгун, о Гале Шишкиной. Если и узнает — то не от него…

Садовников сказал, что, если Мингбаев пожелает, его могут направить на озеро Сарез на Памире, где также началось строительство плотины. Огромное озеро, образовавшееся в тысяча девятьсот одиннадцатом году в результате оползня, предстояло превратить в источник энергии. Там очень нуждались в таких специалистах, как Караджан. Но он попросил:

— Георгий Исаевич, все-таки разрешите мне остаться на этой стройке. Привык тут. И еще… Еще доставляет удовольствие, что работаю среди родных гор…

— Кем бы вы хотели тут работать? — холодно спросил Садовников, насупясь и перебирая бумаги.

— Я могу управлять «МАЗом», «КрАЗом», бульдозером, чем хотите…

Садовников помолчал, раздумывая, потом согласился:

— Ну, хорошо. Я направлю вас в распоряжение гаражного хозяйства. Все.

Гулгун была в Ташкенте. Она сдавала последние экзамены. Чтобы не волновать ее, Караджан решил не сообщать ей о своих неприятностях. Он отправился к матери в Янгикурган и несколько дней кряду не выходил из дому. Словно больной, не поднимался с постели и не позволял матери открыть ставни — будто прятался не только от людей, но и от света. Видя, как сын переживает, Кандил-буви места себе не находила. Дел у нее, правда, было полным-полно, а дело, как известно, всегда отвлекает, успокаивает. Поэтому она прибегала к хитрости: заглянув в дверь, просила Караджана то пойти в сад и окопать деревья, то полить огород, то вязанку дров принести из арчевника. Но он что-то невнятно бурчал себе под нос и отворачивался к стене. Мать предлагала поесть чего-нибудь вкусненького, попить чаю — отказывался. Тогда Кандил-буви и сама теряла терпение, принималась ворчать. Ругала всех подряд, кто приходил на память: «Мой сын на фронте был, жизни своей не жалел, в танке горел, а теперь ненужным стал, да?.. Реку перегородил, плотину вон какую построил — и его за это с работы снимать?.. Умела бы я писать, я бы нашла на аферистов управу — в Москву бы самому главному начальнику письмо написала. Пусть приедет и посмотрит, кто больше для государства сделал — мой Караджан или Сапчабашев!.. Пропади они пропадом, все нечестные! Я знаю, из какого рода этот Сапчабашев. Из рода мошенников он, вот! Его дед Анбар-ходжа жил в Ходжакенте. Там этот плут распустил слух, будто семь раз совершил паломничество в Мекку, и присвоил себе таким образом звание потомственного Ходжи. А потом выяснилось, что он не бывал нигде дальше ташкентского и самаркандского базара. За обман правоверные однажды с позором выгнали его из мечети… И внук его такой же аферист! Ничего, настанет день, когда он тоже перед людьми оконфузится…»