Мирмухсин - Чаткальский тигр

— А потому… И вообще на вашем месте я бы поменьше разговаривал с Шишкиной!

— Я не понимаю! Не могли бы вы выразиться пояснее?

— Все и так яснее ясного, — усмехнулся Никаноренко, но, напоровшись на пронизывающий взгляд Караджана, поспешно добавил: — Зачем лишний раз давать повод для разговоров…

— Каких разговоров, черт возьми? — вспылил Караджан, наливаясь кровью.

— А то вы не знаете… Не слышали, что ли?

— Да что вы все вокруг да около?! — Караджан уже понимал, что между туманными намеками прораба и вчерашним отказом Галины имеется какая-то связь.

— Или вы в самом деле ничего не знаете? — удивился Никаноренко и хмыкнул, качая головой: — Недаром говорят: тот, о ком перетолки, узнает о них последним. Давненько поговаривают, что между вами и Галиной того… любо-овь. Вот какие дела-то…

— Кто выдумал? — изменился в лице Караджан.

— А кто его знает. Разве такое выяснишь? Судачат, будто вы с ней… это самое… в лаборатории у нее встречаетесь.

Караджан вспомнил, как на днях заглянул вечером к Шишкиным. Дверь открыл Иван — туча тучей. Кажется, и на приветствие не ответил. На кушетке сидела заплаканная Галина. Увидев его, она отвернулась. Поняв, что они только что поссорились, Караджан решил разрядить обстановку. Смеясь сказал: «Вы что это, голубчики? Ну-ка дайте при мне друг дружке пять!» На что Иван раздраженно бросил: «Ладно, разберемся сами!» И Караджан ушел. Еще недавно их дом полнился счастьем, весельем. И сам он здесь всегда успокаивался, находил для души отраду. А сейчас — предоставил им возможность «разбираться самим».

— От кого лично ты об этом слышал, Никаноренко?

— Да разве упомнишь. От многих… Вчера, к примеру, Сапчабашев у пивной распинался. И вас, и Галину, и вашу жену склонял, извините. Милуются, говорит, и пьют вино, а у Шишкина — рога давно! Во каков, подлец, стихи сочинил…

— Как, как? — вскричал Караджан, вспомнив подброшенное ему письмо. — Повтори-ка про «рога»!

— Милуются и пьют вино, а у Шишкина — рога давно! А у бочки с пивом кто собирается? Все больше шофера, бульдозеристы — народ озорной. Им только дай повод позубоскалить. Гогочут что тебе гуси. Хотел было я их урезонить, да какой там резон, и слушать меня никто не захотел. Накачал их Сапчабашев за свой счет…

— Спасибо, Никаноренко! Спасибо, друг! — Караджан энергично потряс его руку. — Ты и сам не знаешь, как помог мне! Распоряжайся тут, пока я вернусь.

И Караджан размашисто зашагал к металлической винтовой лестнице, по которой кратчайшим путем можно спуститься к подножью плотины.

Сапчабашева Караджан застал на складе. Не входя, от дверей поманил его пальцем:

— Иди-ка сюда, голубчик!

Видимо, по выражению лица Мингбаева тот сразу же понял, что эта встреча ничего хорошего ему не сулит.

— Чем могу быть вам полезен? — расплылся Сапчабашев в улыбке, не решаясь приблизиться.

Караджан сделал шаг ему навстречу, схватил за грудки и потащил за собой.

— Ка-ра-у-ул! Убиваю-у-ут! — истошно завопил Сапчабашев, тщетно пытаясь разжать железные пальцы Караджана и часто-часто перебирая короткими толстыми ногами. — Склад грабя-а-ат! — И между воплями плаксивым голосом спрашивал: — Куда ты меня тащишь?.. Я же на службе!.. Ну, куда ты меня?..

Люди останавливались, глядели вслед им. Встречные испуганно шарахались. Через весь Чарвак протащил Караджан Сапчабашева. Не выпуская зажатый в кулаке ворот его рубахи, втолкнул в лабораторию. Испуганные девушки, загремев склянками, повскакали с мест. Галина побледнела и шагнула им навстречу, устремив на Караджана недоуменный взгляд. А Караджан подсек подножкой Сапчабашеву ноги и бросил его на колени.

— Вот, Галя!.. Я нашел того, кто лишает чарвакцев спокойствия. Этот тип пытается поганить доброе имя людей. Если он сейчас не извинится перед тобой, я извлеку из него внутренности, и мы узнаем, чего в них больше — дерьма или яда!

— Я не знаю за собой вины, видит аллах! — взвизгнул Сапчабашев.

— Вспомни, что ты вчера говорил у пивной! Вспомни, какое гадкое письмо ты опустил в мой почтовый ящик! Проси прощения, тварь! — процедил сквозь зубы Караджан и выхватил из-за голенища страшный нож. — Я любую кару сочту за воздаяние, если одним гадом на земле станет меньше.

— Караджан! — сдавленно произнесла Галина. — Опомнись!

Сапчабашев, всхлипывая и подвывая, как побитый пес, бухнулся лбом об пол подле ее ног.

— Простите меня, простите… Виноват я… Шайтан попутал. Каюсь… — приговаривал он, скосив глаза на руку Караджана, в которой холодно поблескивало лезвие чустского ножа. — Каюсь… Не по своей воле. Шайтан попутал…

— Найдем мы и того шайтана, — сказал Караджан, засовывая нож за голенище.

Схватив Сапчабашева за ворот, одним рывком поставил его на ноги и выволок на улицу.

— Это — за сплетни твои! — сказал он и треснул его головой об опорный столб крыльца.

Сапчабашев взвыл, схватившись за лоб.

— А это — за письмо твое поганое! — резко нагнув его, наддал коленом под дых.

— А это — за другие твои мерзости, о которых я еще не знаю! — коротким ударом в челюсть он опрокинул Сапчабашева наземь, и тот лежал, выпятив кверху округлый живот и не подавая признаков жизни.

— А это… — Караджан не смог бы отказать себе в удовольствии пнуть в этот вызывающе вздутый живот, но кто-то сзади обхватил его за плечи. Не помня себя, Караджан рванулся, но его держали крепко.

— Караджан-ака, довольно, — сказали ему мягким, но властным голосом.

Это был Абдуманноп. Только теперь увидел Караджан, что вокруг собралась толпа.

Галина вынесла ему воды. Он отстранил ее руку, расплескав воду. Люди перед ним расступились, и он зашагал прочь, и сам не зная, куда держит путь. Шел куда глаза глядят. Не заметил, когда и свернул с большой дороги на тропу, которая то сбегала вниз, то поднималась в гору, то исчезала вовсе среди камней, то вновь появлялась. Караджан уже еле передвигал ноги. Он не помнил, сколько времени идет. Вдруг позади услышал знакомый голос:

— Эй, Караджан, остановись наконец! Долго еще ты меня будешь мучить?

Обернулся и увидел друга своего Ивана.

Сели на камень. Иван протянул сигареты. Молча курили. Сигаретный дым смешивался с запахом цветущего над ними шиповника и казался особенно вкусным. Иван сказал:

— Я был на днях у Файзуллы Ахмедовича. Плох старик. Его сыну не миновать суда за растрату. Это окончательно доконало старика…

— И я хорош, — вздохнул Караджан. — Мало ему своего горя…

— Он о тебе спрашивал. Хочет тебя видеть. Съездил бы ты к нему. Чтоб потом не жалеть, если, не дай бог, что-нибудь случится…

— Надо поехать, — согласился Караджан.

— Не откладывай. Поезжай сегодня. И с Гулгун за одно повидаешься.

Они одновременно загасили окурки, раздавив их о камень, и встали.