Вениамин Рудов - Временно исполняющий

Он так и не разобрался в замеченном — оно напомнило о себе позднее, намного позднее, чем следовало. Подумал: сегодня они впервые вместе позавтракают в новой квартире. Жаль, что у них не сложилось никаких семейных традиций в силу разных причин, но в основном из-за того, что он мало бывал дома.

Вера последние недели находилась в тумане каких-то непонятных печалей, наверное, оттого, что была предоставлена сама себе, вольна была работать или предаваться безделью. Ее настрой он объяснял именно бездельем, а безделье можно было оправдать неустроенностью личной жизни. В результате получался замкнутый круг. Нужно было попытаться вывести ее из этого состояния.

Сурова потянуло заглянуть в мастерскую. Он еще не успел посмотреть, хорошо ли под нее оборудовали веранду, можно ли там работать. На Черной Ганьче у Веры стараниями Кондрата Степановича была отличная мастерская, и жена тогда много работала.

Мастерская понравилась простором, обилием света. Тремя сторонами она выходила в узенький дворик, вдаваясь в него трехгранным мысом и образуя просторную нишу, где мог уместиться письменный стол или огромный подрамник с холстом.

Наверху грохнуло с новой силой, будто с большой высоты на пол упал медный таз. Послышался придушенный кашель, а через минуту — пронзительный женский крик:

— Гришунчик, детей разбудишь!

«Хорошенькое соседство», — усмехнувшись, подумал Суров и вернулся в комнату.

Веранда ему понравилась, и за завтраком, похвалив чьи-то умелые руки, сообщил Вере, что получилась хорошая мастерская, надо только навести в ней порядок и начать работать.

— Помаленьку входи в рабочую колею, а вернусь со службы, помогу вымыть стекла.

— Спасибо, Юра, ты очень внимателен, но я постараюсь одна справиться. Да и соседка обещала помочь.

— Эта? — Суров показал пальцем в потолок.

— Милая женщина. Ты разве против того, чтобы она ко мне приходила? — Проговорив это скучным голосом, Вера потерла виски, — видно, не прошла головная боль, но она стоически переносила ее и ухаживала за ним. — Сыр будешь?

— Вера, сядь, давай вместе позавтракаем. Ведь это первый наш завтрак в новой квартире.

Вера налила и себе чаю, покорно села за стол, хлебнула и обожгла рот, замотала головой, смешно хватая воздух. Вдруг рассмеялась:

— Бог наказал за все мои прегрешения. Чтобы не привередничала. — И снова рассмеялась, воздержавшись от объяснений.

«Хорошо хоть не куксится», — подумал, уходя, Суров.

На улице, пройдя несколько десятков шагов к троллейбусной остановке, сразу же пожалел, что вместо теплой шапки-ушанки надел легкую фуражку — вовсю лютовал декабрьский ветер с морозцем, леденил уши и лицо, изо рта шел пар, он оседал на ресницах и вороте шинели крупитчатым инеем. Можно было, пока не ушел далеко, вернуться, но он прибавил шагу и, на ходу потирая шерстяной перчаткой лицо, почти бегом достиг остановки, где столкнулся с Людой.

— Вы?

— Юрий Васильевич! Здравствуйте!

Сурову стало жарко.

— Вот так встреча, — пробормотал смущенно. — Вот уж никак не ожидал.

И Люда смутилась.

— Живу по соседству, через четыре дома от вас. Правда, я этого не хотела, но так уж получилось. Нехорошо, правда? Или, может быть, хорошо?

— Место очень удобное, — ушел от ответа Суров. — Транспорт близко. Я даже машиной пользуюсь крайне редко.

Воцарилось тягостное молчание.

— Проводите меня немного. Если, конечно, это удобно. — Голос Люды прозвучал как-то глухо.

Он пробормотал в ответ что-то такое о джентльменстве, о невозможности отказать даме. Но сказал так, что Люда с трудом погасила в себе обиду.

Из переулка к остановке в это время быстрым шагом подошел Кондратюк. Повернулся к ветру спиной. Оттуда же спешили Духарев и командир комендантского взвода Целуйко, призванный из запаса разбитной лейтенант лет тридцати. Оба Сурову козырнули, и он ответил им, немного смутясь от того, что они увидели его в обществе женщины.

Люда коснулась пальцами его руки в перчатке.

— Вы на меня очень сердитесь за вчерашнее?

— Я — на вас?

— Разве жена ничего не сказала вам? Я думала, Вера Константиновна немедленно передаст и еще от себя добавит. Странно…

Час от часу не легче, подумал Суров, теряясь в догадках. Люда тем временем принялась рассказывать, что виделась вчера с Верой и не где-нибудь, а у них дома, и объяснилась с ней, и ничуть не жалеет об этом.

— В чьем доме? — не понял Суров.

— Идемте. Если у вас есть немного времени, пожалуйста, идемте и выслушайте меня до конца.

Он пошел рядом с ней, приноравливаясь к мелкому, частому шагу, ждал продолжения разговора, но Люда и слова не произнесла, пока они не достигли старинной церквушки в центре города, напротив медицинского института, где ему предстояло повернуть направо, в отряд. Суров смотрел на раскрасневшееся от ветра лицо Люды, опушенные инеем ресницы. Войдя в сквер, Люда остановилась.

— Осуждайте. Можете ругать меня последними словами, — видимо, продолжая вслух свои мысли, произнесла она, — но иначе я не могла… Понимаю: поступила дурно, причинила вам зло, но так уж получилось. А хотела я только добра. Всем. Вчера я была у вашей жены. Мы долго говорили, я рассказала ей обо всем — нам ведь нечего скрывать, верно? А жена ваша мне не поверила, хотя сделала вид, что, мол, все в порядке. Даже поцеловала меня.

Суров не мог разобраться в своих чувствах к Людмиле. Скорее всего, она привлекала его как женщина. Понимал: Люда не из тех, кто вешается на шею, лишь сильное чувство могло толкнуть ее на безрассудный поступок; после встречи в поселке он не переставал думать о ней и был убежден, что она искренне любит его и, сумей он ответить взаимностью, эта женщина пойдет за ним на край света, не задумываясь о последствиях.

— Я никак не пойму одного: зачем вам понадобилось встречаться с моей женой?..

Спросил, не задумываясь, как она воспримет заданный с жестокой прямолинейностью нелегкий вопрос. Знал, что наверняка причинил ей боль, потому что она сразу как-то съежилась, вобрала голову в плечи, словно ожидая, что сейчас он ударит ее или скажет что-то неприятное. Чувство протеста придало ей силы, и она спросила:

— А вы всегда отдаете отчет своим поступкам?

— Как правило, всегда. — Сейчас он уже не хотел вникать в психологические изыски, толкнувшие женщину на такой поступок, захотелось вернуться домой, объясниться, с Верой. Хотя что он скажет ей?

Люда судорожно вцепилась в его руку.

— Извините, Юрий Васильевич! Я хотела… Мне нужно было знать… крайне нужно… Я так жить не могла… Не могла, пока не узнала бы… Теперь мне легче. Вера любит вас… любит…

Лишь сейчас он заметил, что Люда вся в черном, лицо ее бледно. В Сурове шевельнулось чувство сострадания к ней, но он не знал, что сказать ей.