Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Если о руководстве говорить, то его заносит, как крестьянскую повозку по рытвинам гротенской дороги. Сегодня велят одно, завтра, наоборот, — совсем другое. Вечером, когда придешь домой, голова кругом идет, как мельничное колесо.

Господин Салениек прав, в таких условиях рисовать, иметь какое-то увлечение трудно. Творчески не поработаешь, хотя иной раз прямо руки чешутся, к палитре так и тянутся или к углю и карандашу. На свете сейчас столько интересного, столько нового, что молодой художник, вернее, молодой энтузиаст, ожиданиями жить не смеет. В контрастных пейзажах наших мастеров и у недавно ставшего рижанином русского художника Богданова-Бельского нового меньше, но в западном, европейском искусстве есть настоящие откровения. По дороге сюда она в Риге видела полотна парижского модерниста Аронсона — кстати, выходца из Латвии — и привезенные им работы французских и бельгийских экспрессионистов. Феноменально! Человек, пейзаж, очертание предмета словно растворяются в смешении красок. Ни контуров, ни образов, только будящая эмоции пестрая радуга. Будто поставил лицо навстречу июльскому солнцу и, чуть приоткрыв веки, смотришь вверх и видишь чудесный блеск звонких красок. Изумительно оригинально!

— И это, по-вашему, подлинное искусство? — спросил Салениек.

— Ну, конечно, модное искусство.

— В котором человек, пейзаж, очертания предмета исчезают?

— Современное искусство…

— Коллега Лиепа, вы неправы, — жестко и резко заговорил Салениек. Казалось, по обледенелой дороге заскрежетал облипший гравием полоз. — Бессодержательность, внешние эффекты не могут быть искусством. Даже если сегодня и поется осанна этой бессодержательности западноевропейскими и изгнанными из России эстетами и их приспешниками — латвийскими критиками. Искусство вызывает в людях эмоциональные переживания яркой образностью, непосредственным, одухотворенным отражением жизни. Содержательностью оно идейно воздействует на наши мысли и чувства. А что может в серьезном, думающем человеке пробудить смешение рябящих красок?

Пускай коллега Лиепа не пытается защищать то, что защитить невозможно. Надо смотреть глубже, думать о том, что сохранится для настоящего и будущего от культуры наших предков. Останется ли оно, богатое великими мыслями, великими идеями. Все мы, конечно, читали, как в искусстве Древнего Рима и позже, в средние века, изощрялись разные выскочки. Человечество знало в искусстве и фигляров. Но сегодня они забыты, одни мелочные фактоманы вспоминают о них в своих книгах, страницы которых так и остаются неразрезанными и непрочитанными. Человеческий род сохранит для будущего искусство больших мыслей. Он, Салениек, этими вопросами занимался и занимается как историк. Аналогичные явления наблюдаются и в художественной литературе. В прошлом столетии французский реалист Шанфлёр прекрасно разбил мастеров внешнего эффекта в литературе. Назвал их несерьезными людьми, зазнайками, которые, сидя перед открытым окном, сочиняют звонкие фразы, пишут их на бумаге и швыряют на улицу, радуясь при этом, как дети: «Ах, какая прелестная фраза!» А прохожие не удосужатся даже на эти листки взглянуть.

Вы со мной не согласны? Скажите на милость, как вы понимаете миссию искусства? Или вспомнить хотя бы, как трактовал искусство Леонардо да Винчи, Гёте, наш Розенталь наконец. В студии вас этому ведь учили.

Вы молчите? Значит, капитулируете!

Ничего другого и не остается, но, по правде говоря, не оттого, что сущность искусства так понимали Леонардо, Гёте и прочие светила. Капитулирует она потому, что она не читала книг, на которые ссылается Салениек. Просто не изучала, даже не читала, не задумывалась.

Учительница рисования и истории искусств Айна Лиепа вдруг показалась себе беспомощным, выпавшим из гнезда птенцом.

Это, наверно, понял также и гость Пурене, он сменил тему разговора. А ведь по сравнению с учителем шестиклассной школы Лиепа и другие педагоги гимназии занимают привилегированное положение. Как известно, в средних школах жалованье выдают вовремя, а наставникам малых детишек часто приходится, как воробьям в мороз, то есть жить впроголодь и упрашивать господ: «Ради бога, уплатите нам то, что мы заработали». Учителя, будучи людьми интеллигентными, не допускают такой крайней меры защиты своих прав, как забастовка, и те, кому не помогают родители, часто довольствуются крохами. У иного даже нет вдоволь хлеба к чаю. Редкий из них может позволить себе подписаться на газету или журнал. Так что Салениек и Мария Пурене, например, до сих пор не знают, напечатана ли в этом году в «Иллюстрированном журнале» новелла Яниса Эзериня, своеобразного, яркого писателя. Именно у него они прочли, какая порою жалкая, заячья душонка бывает у независимого на вид человека.

Разговоры потекли спокойнее, как река в низовье.

— Мария, я думаю, у нас второй свидетель уже есть, — обратился вдруг Салениек к Пурене.

— Кто же?

Айна заметила, что у Пурене запылало лицо.

— Наша собеседница.

— Ты считаешь?

— Конечно.

И он изложил Айне свою просьбу, которая ошарашила ее больше, чем могло бы это сделать внезапное появление в комнате Пурене ее преследователя Шпиона-Бергтала.

— Айна, мы, то есть Мария, дочь Изидора, Пурене и Антон, сын Яниса, Салениек, решили создать семью и просим вас быть свидетельницей нашего бракосочетания.

— Как — свидетельницей? — смутилась она.

— Хотим зарегистрироваться в отделе актов гражданского состояния. Это теперь предусмотрено законом. Без церкви. Нам чужды старые обычаи, и свадьбу мы хотим справить по-новому. Вы согласны? Или вы опасаетесь чего-нибудь?

— До сих пор сочетаться браком опасался лишь один из двух партнеров, и то лишь в особых случаях, — попыталась отшутиться Айна, чтобы скрыть растерянность.

— Вы не так поняли, — Салениек переглянулся с Пурене. — Я имею в виду иное. Вам, наверно, неизвестно… Видите ли, мы в Гротенах будем первыми, кто прибегнет к светскому акту бракосочетания. Первыми… Скажите, вы газету церковников «Латгальское слово» не читаете? И католическую церковь вы, конечно, тоже не посещаете? В таком случае, позвольте, я объясню вам. Существует постановление Учредительного собрания об отделах актов гражданского состояния, а церковники этому нововведению противятся. Призывают «безбожный институт» не признавать. В Извалте чету зарегистрировавшихся новохозяев несознательные прихожане избили до крови. Возможно, и нам будут препятствовать, а то и хуже того.

— Да что вы? — Айна поняла, что больше тянуть было бы просто неприлично. — Я согласна. И примите, пожалуйста, мои самые сердечные пожелания! Мария, я так рада, так рада за тебя…