Виктор Попов - Живая защита

«Берегите детей!» Чудаки. Это все равно что советовать: «Дышите воздухом». Рядом плакат: «Мойте фрукты!» Из зеленых букв торчал синий водопроводный кран, из которого лилась красная вода. Это означало, что лилась очень горячая вода, кипяток. Вот чем надо мыть свежие фрукты! А вот еще плакат: «Алкоголизм — враг детей». Бутылка занимала весь бумажный лист. Ниже водочной этикетки стоял изможденный босой мальчик и плакал, видя, как чья-то огромная рука нависла над бутылкой, готовая схватить и ее и мальчика. Пустяк. Можно намалевать и не такое.

«А если мой сын так?» Гришкино сердце забилось часто-часто. Он впервые в жизни почувствовал, что не один с Галкой на свете, что есть еще один человек, к которому тянутся мысли, который может все требовать, и его требования будут настолько естественными, что у Гришки даже не родится обычный протест против всякого насилия.

Что случилось в жизни? Почему появление крошечного человечка, еще ничего не увидевшего, не понявшего, не сказавшего ни единого слова, заставило с трепетом думать о той минуте, когда впервые возьмет его в руки, сквозь теплую пеленку ощутит мягкую тяжесть, такую милую и такую дорогую, что и сравнить не с чем?

«Неужели мой сын так? Да неужели я алкоголик? Чегой-то я…» Гришка отвернулся от плаката, стараясь быстрее уйти от мрачных вопросов. И девки долго нет! Как сквозь землю провалилась. Встретила небось подругу и лялякает о складках на кофтах. А тут жди! Думает, не люди здесь, а каменные статуи на деревянных скамейках. Жди…

Нянечка прибежала сверху по лестнице и первым делом — к Гришке. Сверток за свертком начала совать ему обратно.

— Не взяла. Куда столько? Записочка, ответ.

— Симпатичненькая! Дай бог жениха тебе такого сдобного, как сама. Что Галка сказала?

— Все в записке.

Гришка неторопливо развернул клочок бумажки.

«Гришенька! У меня все хорошо. Наш сын очень деловой. Пососет и сразу засыпает. Вылитый ты. Вставать нам не разрешают, но потихонечку я сумею. Сейчас принесут его кормиться. Подойди к окну, покажу сына. На втором этаже, третье окно от угла. Ничего больше не носи. Кормят нас хорошо. Когда захочу чего-нибудь, тогда принесешь. Назавтра что-нибудь кисленького».

Покидал в авоську возвращенные свертки, бросился в коридор. Один сверток разорвался, по всему Гришкиному следу сыпались грецкие орехи. Павел посоветовал подобрать. Но они были разбросаны по двору, в воротах, на улице. Пока прособираешь, Галку с сыном можно прозевать.

Они остановились на противоположной стороне улочки. Белая занавеска шевелилась. В палате, наверно, темновато, поэтому горела электрическая лампочка. По занавеске двигались тени.

— Долго нет! А если перепутают, чужого принесут?

От этой мысли Гришке стало муторно. Он подбежал к водосточной трубе, чтобы забраться по крюкам на второй этаж и сквозь окно строго приказать Галке:

«Следи! Головой отвечаешь!»

В это время занавеска раздвинулась, показался белый сверточек и Галка, бледная до синевы, худая. Она улыбнулась, увидев Павла, махнула рукой. Гришка мигом подскочил к Павлу, запрыгал, стараясь быстрее увидеть крошечного человечка. Галка чуть-чуть развернула личико, маленькое до невероятности. Даже не поверилось, что это человек. Но вот на личике открылся широкий рот, и Галка засмеялась: довольна, что сын заплакал. Пусть отец посмотрит.

— Да какой же там богатырь? — растерялся Гришка.

Он был разочарован. Разве это сын? Ни на что не похоже. А Галка обвела рукой вокруг лица мальчишки и показала большой палец. Красавец! Догадливая, по виду мужа поняла, что не понравился младенец, обиды столько будет — за год не оправдаешься. В ответ Гришка провел рукой по горлу — вот как доволен сыном.

«Живут люди! Радуются!» — с завистью подумал Павел. Ему не хотелось быть дома. Одному, среди холодных стен — как в тюрьме! Давно сходил бы к Лене, но — Яков Сергеевич… Не хватало получить более ощутимую оплеуху, от одного воспоминания настроение портилось. В семье у Вендейко что-то происходит. Иначе Лена давно его отыскала бы. Не с чем отыскивать, нет изменений — вот загвоздка. А домой идти не стоит. Придется рыскать весь вечер из угла в угол.

Павел улыбнулся, показав Галке руками, что сын должен расти вот таким — на голову выше отца, вот таким — с мощной неохватной грудью. Галка смеялась и свертывала малыша.

От роддома пошли на собрание на пункте технического осмотра вагонов. Павлу неинтересно, в делах вагонников он ничего не понимал. Но надо было куда-то деть себя. Ему хотелось кому-то доказать, как не прав Яков Сергеевич, обижая человека.

Помещение пункта было забито осмотрщиками, слесарями, смазчиками. Несколько человек стояло у входа. Гришка протиснулся, чтобы поймать самое главное. А то завтра выйдет на работу и, как новорожденный, ничего не будет знать.

Собрание, видно, началось недавно. Говорили о строительстве электрифицированных линий. Топырев не говорил, а кричал, чтобы слышали все. В помещении было душно, он вспотел, то и дело вытирал лицо темным платком.

— Каждое предприятие узла выделяет людей на эти работы. Мы тоже обязаны направить несколько человек.

— А как с зарплатой? — раздался из-за двери голос Дедюха.

— Выведем по среднему. Кого направить, вот вопрос.

— Ну, это соображай сам, — опять донеслись слова Дедюха.

— Если тебя, как на это смотришь?

— Ды куда ж меня? Всю жизнь с вагонами, а теперь пилюлю суешь. Иль тут нечего делать?

— Почему нечего? У нас тоже дел невпроворот. Поезда пошли по летнему расписанию. Поток увеличился. Он и дальше будет расти. Так что успевай поворачиваться.

— А зачем же людей отбирают?

— Надо!

— Смотри, коль надо. Сам шестеренками шевели.

— У меня такое соображение. Надо направить, кто помоложе. Дело новое, молодежь быстрее освоит. А люди постарше, поопытнее останутся здесь. Они должны справиться и со своей работой и с делами тех, кто уйдет на электрификацию. Как вы на это смотрите?

— Справимся, — прогудели мужские голоса.

— Вот ты, Дедюх, за Матузкова и за себя сумел бы?

— Поднатужусь.

— А Матузков согласен пойти? Есть Матузков?

— Есть!

— Согласен?

— Да я хоть камни ворочать, только бы лежа.

Рабочие засмеялись.

— Товарищи, уж коль заговорили о Матузкове, то я доложу такое. Чтоб нам потом не говорить об этом. Пожар помните? А горение букс? Ну вот, капитан милиции Малахов представление написал по этому делу начальнику отделения. Так и так, дескать Топырев служебное расследование провел необъективно. Ну, скажите, как можно иначе? Не мог я иначе! Ладно, из песни слов не выкинешь. Не будем об этом! Значит, необъективно. И по такому расследованию необоснованно лишили премии Матузкова, и так далее. Должен сказать, что Малахов повозился много, чертячье терпение, надо сказать. Теперь, значит, мне вкатили выговор…