Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

Начал бить фашистский пулемет. Сироткин теснее прижался к земле, ощущая остроту каждой смерзшейся колдобины. Пулеметная очередь прошла по сорванному железу, и листы глухо зазвенели. «Взял правее», — подумал автоматчик, радуясь, что фашистский пулеметчик его не заметил, а бил наугад.

Сироткин немного выждал и осторожно продвинулся вперед. Свесившись вниз головой, начал старательно обследовать каждый сантиметр земли. Толстая перчатка мешала, и он сдернул ее. Чувствительные пальцы помогали выбирать направление, натыкались на вмерзшие камни, куски острого железа. «Кажется, добрался до воронки», — он скользнул вниз, шаркая полами шинели по мерзлой земле, прибитому грязному снегу, обгоревшим доскам и тряпкам.

Ветер наверху переметал сухой снег, завывая в стреляных артиллерийских гильзах. Тихо позванивали развешанные перед немецкими окопами пустые консервные банки. Выждав несколько минут, Сироткин пополз дальше. Руки захватывали битый кирпич, стекло, смерзшийся снег и лед. Он не скоро понял, что оказался в заброшенном зигзагообразном окопе на нейтральной полосе.

Ветер изменил направление и принес чужие запахи: застоявшейся вони, дыма от подгоревшего маргарина, эрзац-кофе, машинного масла… Сироткин брезгливо сморщился. Фашистские окопы в нескольких шагах. Обшаривая бруствер окопа, наткнулся на гильзу от артиллерийского снаряда. Повернул ее по ветру, и противный свист сразу прекратился.

«А мороз знатный жмет!» — вспомнил Сироткин слова часового. — Его-то скоро сменят, а мне лежать до рассвета, а потом весь долгий день до темноты». Он мучительно придумывал способ согреться. Шевелил пальцами, снимал перчатки и растирал руки о колючее сукно. Ветер крепчал. Врывался в окоп, переметая сухой снег. Сироткин нагреб тряпья и уселся. Глаза помимо воли закрывались, и он принялся раскачиваться, чтобы отогнать сон. «Надо утра дождаться! Утром мороз сдаст!» Представил: после прихода Жернакова в подвале все утихомирились и улеглись. Часового сменили, и в боевое охранение заступил другой солдат. Хорошо там у них, тепло — не то что здесь.

В небо взвилась белая ракета. Яркий дрожащий свет ослепил Сироткина. Гул выстрелов обрушился откуда-то сверху, осыпая струйки снега. Огонь после каждого разрыва высвечивал черную землю, снег, густые дымы. С разных сторон застрочили пулеметы, перекликаясь между собой, как собаки в деревне.

«Фашисты не зря всполошились!» — Сироткин сдернул с шеи автомат и взялся за винтовку. С этой секунды он не чувствовал холода, и на пронизывающем ветру ему было жарко.

За первым огневым налетом последовал второй, третий. На какое-то время стало тихо. Где-то далеко мяукнула кошка. «Живая тварь. Откуда она здесь взялась?» — удивился Сироткин, вспомнив родной деревенский дом. Затем по смерзшейся земле застучали гусеницы танка. Ветер ударил горячим перегаром солярки. К первому танку, видно, подошло еще несколько машин, и они, оглушая ревом многих моторов, двинулись вперед. Одна из стальных коробок наползала на зигзагообразный окоп, стесывая его края стальными шипами. Сироткин нырнул на дно окопа, спасаясь от бьющих комьев мерзлой земли.

Пропустив вперед танки, из окопов и укрытий выскочили фашистские солдаты, пошли в атаку. Там, куда устремились танки, раздалось несколько взрывов противотанковых гранат, прозвучал оглушительный выстрел из противотанкового ружья. «Наши жахнули!» — понял Сироткин. Ему надо теперь отсекать немецких солдат от танков. Бегущие фашисты заметили окоп и приготовились к броску. Сироткин положил винтовку рядом с собой и вскинул автомат. Изо всей силы нажал на спусковой крючок.

Выбегающие из темноты немцы спотыкались о тела убитых и попадали под губительный огонь. Бой разгорался. По частым винтовочным выстрелам и автоматным очередям легко можно было понять, что оборону держали не одни автоматчики младшего лейтенанта Петухова. Им помогали саперы, артиллеристы и бойцы морской пехоты.

Глуша разом все звуки, загремели за поворотом улицы танки. Выскочившие две машины подорвались на минах, и чадящие костры сразу подсветили край низких облаков.

Небо на рассвете начало заметно сереть, но бой еще не кончился. Наступавшая рота фашистов залегла. Изредка солдаты постреливали из автоматов и гнусаво кричали:

— Рус Иван, сдавайся!

Сироткин злился, что фрицы осквернили хорошее русское имя. Ему не составляло труда снять крикунов двумя-тремя выстрелами, но он не хотел выдавать себя, подстерегая снайпера. За полтора года войны он постиг много простых истин и набрался ума: пуще глаза надо беречь оружие и саперную лопатку; есть толк от стальной каски, противогазная сумка не лишняя вещь, в ней можно таскать запас гранат, патроны и ржаные сухари. Но самое главное, что открылось ему в последние дни боев под Сталинградом, — это то, что фашистские солдаты стали другими, помельчали. Потеряли былую спесь. Стали бояться русских солдат, обвешивали окопы консервными банками, норовили сдаться в плен. Как осколки в земле, в его памяти держались все бои от самого первого на границе до последнего. Он не мог себя упрекнуть, что хоть раз смалодушничал или струсил. Война для него стала работой, и он старался выполнять ее так же хорошо, как косил в колхозе или пахал на тракторе.

Выбитые глазницы в соседних домах зияли чернотой. Город утонул в сером предрассветном тумане. Начинался новый зимний день Сталинграда. Пока двигался, Сироткин согрелся, а сейчас замерз. Он тогда все приглядывался к улицам, стараясь запомнить их на всю жизнь. Будто чувствовал, что когда-то потом, много лет спустя, это все придется вспомнить.

В бруствер окопа ударила пуля, отсекая примерзшую землю. «Снайпер за мной охотится!» — подумал Иван, загораясь бывалым охотничьим азартом. Все, что происходило ночью: наступавшие фашисты, танки — сразу отошло на второй план. Для него существовал теперь только снайпер. Подползая к оставленной винтовке, заметил валявшуюся каску. Надел ее на ствол и приподнял. Вражеская пуля чиркнула по стали. «Ловко бьет!»

Долго лежал Сироткин, всматриваясь в серое снежное пространство, сожженные остовы машин, завалы кирпича, разбитые дома, просвечивающие глазницы выбитых окон.

Фашистский снайпер не выдавал себя. Раздался второй сильный взрыв, и в небо полыхнул черный дым, осыпая сажей грязный снег.

«Похоже, еще один танк подорвался на мине!» — Сироткин не мог скрыть радости, довольный работой саперов. В течение долгого месяца для него и всех автоматчиков взвода не выпадало легких дней. Фашисты старались прорваться к Волге и придумывали разные хитрости. Сироткин решил пугнуть фашистов — пусть думают, что в окопе он не один. Вскинул автомат и выпустил короткую очередь. Прополз несколько поворотов и снова открыл огонь. Показалось, что кто-то торопится к нему. Он оглянулся и заметил перебегающего солдата. Фашистский снайпер выстрелил, и, вскрикнув от боли, в окоп свалился боец.