Владимир Степаненко - Дежурный по звездам

И вдруг яркий свет ударил пучком, высвечивая волны.

— Меня ищут, — с надеждой повторил летчик, не в силах унять охватившее его волнение. — Ищут!

Он заплакал от радости и жадно смотрел в сторону света, боясь потерять его.

— Я здесь! — изо всех сил пытался крикнуть, но не хватило голоса. Вырывались лишь свистящие хрипы. Он приподнял руку, нащупал твердую ручку пистолета. Надо было захватить ее, но пальцы не слушались. Пистолет в кармане. Нажать бы на скобу, и прогремит выстрел, но вся трудность в том, как нажать. Да что говорить о спусковом крючке — у него нет сил вытащить из кармана пистолет. Да удастся ли еще перезарядить его!

Луч прожектора попрыгал как мяч по волнам и пропал.

— Перестали искать! — Летчик упал головой на днище. Усталость навалилась на него. Хотелось лежать без движения, предоставив себя воле бьющих волн. Странное безразличие овладело им. Он закрыл глаза.

И снова он услышал знакомый голос майора Федорова:

— Эх ты, слабак! — как-то горько заключил тот. — Ты не имеешь права спать! Греби что есть силы. — Говорил ли он это сам себе или это говорил ему Федоров — он не мог понять.

— Я не слабак, — разозлился Кузовлев. — Вы еще не знаете, сколько во мне силы. Подождите немного, вы увидите, — шептал летчик запекшимися губами. Он ткнул негнущиеся пальцы в короткую ручку весла. Не хватало сил крепко сжать рукоятку. Кое-как зацепил одно весло, а потом и второе. Сделал слабое движение руками, и весла-перышки упали в воду. Волны вытолкнули их и вернули назад в непослушные руки. Он, как мог, работал веслами.

— Я не слабак! — шептал Кузовлев посиневшими губами в полном забытьи. — Я не слабак! Я не сдамся! — Ему захотелось увидеть строгого командующего. Пусть он убедится в его воле к жизни. — Я не слабак! Я выйду победителем!

Небо посерело, пропали, будто слиняли, звезды. За долгой ночью спешил рассвет нового дня. Ему показалось, что шум волн изменился. Слышались глухие удары. Напрасно он вглядывался в серые сумерки. Он ничего не видел, кроме высокого наката волн. Начал считать гребки, чтобы заставить себя сосредоточиться. Никогда цифры не приносили ему такой радости. Они стали совершенно осязаемыми: пять больше, чем два… Десять — огромная величина, сложенная из многих гребков: двух, трех, шести и еще четырех.

— Десять! — с огромной радостью прошептал он, взмахнув веслами. — Десять!..

Его радовало, что он жил, и не только жил, но и продолжал воевать с морем, двигался вперед, к цели. Руки начинали отходить, меньше покалывали острые иголки в ногах, кистях и локтях!

Громкие удары раздавались где-то совсем рядом. Он никак не мог понять, что бы это означало.

Из черной мглы вырвался острый луч солнца. Упал на волны и запрыгал, дробясь и рассыпаясь на тысячи золотых искорок, раскатывающихся по морю.

Солнце! Он испугался, что солнце, подобно лучу прожектора, уйдет в сторону и пропадет совсем. Лодку повернуло, и яркий свет бил в лицо, слепил глаза, согревал лицо, руки, ноги. Он уже чувствовал их.

Вдруг лодка странно завертелась, как на карусели. Ее подняло на волне, чуть-чуть подержало и бросило вниз. При втором взлете Кузовлев увидел маяк.

«Здесь живет Ассоль! Она встречает проходящие суда и помогает морякам при аварии» — это было последнее, о чем он подумал. Далее все погрузилось в какую-то холодную мглу…

Высокая волна подхватила лодку и понесла к каменистому острову. Налетела на камень. От сильного удара Кузовлев вылетел из распоротой резиновой лодки. Больно ударился грудью и открыл глаза. Волна, отползая, потащила его за собой в море.

— Я не слабак! Я не слабак! — хрипел он. В последний момент зацепился пальцами за край большого мокрого камня.

Волна уползла, перекатывая круглую гальку и песок. Едва отдышавшись, он собрал остаток сил и, загребая негнущимися руками, как огромными клешнями, пополз вперед…

— Земля, земля! — шептал он в лихорадочном возбуждении. — Ассоль! Ассоль! Помоги!

…Сторожевой катер пограничников двигался прямо к острову. Острый щуп прожектора ударил в высокий маяк, осветил стекло лампы и, медленно скользнув по стене, упал на траву, камни, запрыгал по волнам. Стоящий на вахте матрос громко закричал офицеру:

— На волнах спасательная лодка!

Распоротая лодка залилась водой и скрылась в море.

— Где лодка?

— Я видел.

— Осмотрим остров! — распорядился офицер. — Приготовиться к высадке!..

Самолет генерал-лейтенанта Лугового летел на восьми тысячах метров, давно настроившись на приводную радиостанцию одного из лесных московских аэродромов.

Под плоскостями постоянно менялись облака, принимая самые причудливые формы и расцветки: от черных, дождевых, наполненных, как огромные бадьи, по самые края водой, до ослепительно-белых — перистых. Иногда в прорехи синевы врывался солнечный свет, и облака преображались, светились изнутри, переливались всеми цветами радуги — от ярко-красного до чуть заметной размытой зелени.

В салоне на широких носилках лежал Кузовлев с забинтованной головой. Белизну бинтов особенно подчеркивали темные шерстяные одеяла, которыми был укутан летчик.

Майор медицинской службы посмотрел в круглое окно. Внизу блестела широкая река с разбросанными по заливным лугам кривулями стариц. Горбатились высокие стога сена. Испуганно повернул голову к больному: ему показалось, что Кузовлев стал дышать тяжелее.

От Лугового не укрылось беспокойство врача. Он тоже думал о Кузовлеве. Нить воспоминаний оборвалась, и он понял, что писать о войне, наверное, надо по-другому. Рядом с ним, ветераном, выросли новые герои. Пока свежи в памяти подробности сегодняшних подвигов, надо все записать, донести волнение живых свидетелей до каждого, кто прочтет его записи.

Пройдет время, и многое забудется. Его карандаш торопливо побежал по бумаге. Он старался удержать пришедшую неожиданно мысль, удивляясь ее правдивости:

«Человек, переживший однажды большое испытание, всю жизнь потом будет черпать силы в этой победе».