Владимир Монастырев - Ходи прямо, хлопец

— Не смогу, — ответила Надежда.

— Почему, ведь воскресенье, выходной день?

— Нет, не получится.

Андрей подумал, что у нее, наверное, с деньгами трудновато.

— Надя, если тебя смущают дорожные расходы… — начал он.

— Нет, нет, — перебила она. — Просто я не могу. Буду смотреть по телевизору.

В голосе Белой шапочки было достаточно твердости, чтобы Андрей оставил всякую надежду уговорить ее приехать к нему.

— Ладно, — сказал он, стараясь не показать огорчения, — нет, значит, нет.

— Не обижайся, Андрюша, — сказала она, — но я в самом деле не могу. Ты позвонишь мне после боя? Я буду ждать.

— Хорошо, позвоню, — сказал Андрей.

Он не сказал ей на прощанье «целую». В глубине души надеялся — она скажет. Но и эта надежда не сбылась.

— Будь здоров, — услышал он в ответ. — Желаю победы.

— Спасибо.

Нет такого боксера, который перед боем не волновался бы. Все волнуются, но каждый справляется с волнением по-своему. Один лежит, зажмурясь, сунув под голову перчатку и перчаткой же накрывшись, чтобы ничего не видеть и не слышать. Другой истово разминается — прыгает, приседает, дубасит воображаемого противника — до самого выхода на ринг. Третий отвлекается разговором. Андрей любил до боя прогуляться, потом, переодевшись, минут десять посидеть в кресле — собраться с мыслями, сосредоточиться.

Андрей переоделся, забинтовал руки и сел в глубокой кресло. Ноги положил на другое. Вытянулся, расслабил мышцы и прикрыл глаза. Иван Филиппович тихо присел на подоконник. В эти минуты он тоже помалкивал, сидел и охранял покой своего ученика.

В дверь сунулся фотокорреспондент. Иванцов его вежливо, но решительно выпроводил. Савельева вызвали на ринг. Значит, через двенадцать минут…

Андрей лежал и прислушивался к самому себе. Чтобы не думать о том, что будет через двенадцать минут, он стал вспоминать слова глупой песенки про барабанщика, но слова рассыпались, не складывались в строки. Он не хотел думать о Надежде, но она пришла и мешала собраться с мыслями.

— Пора, — сказал Иван Филиппович.

И они пошли вдоль коридора, мимо дверей с надписями на разных языках, через буфетную комнату, сейчас опустевшую, — все ушли в зал.

В зале было темно, только ринг освещен ослепительно белым светом, который не дает теней.

На трибунах остро поблескивали окуляры биноклей. Ринг облепили фоторепортеры, все они сейчас нацелили объективы в синий угол: Уордер пролезал под канаты.

В углах меняли флажки. На металлическом стержне возвышался над красным углом флажок, формой и цветом такой же, как флаг нашей державы, только поменьше.

Андрей поднялся на ринг.

Лицо Уордера было как каменное, ни один мускул не дрогнул на нем, когда они встретились в центре ринга, чтобы пожать друг другу руки. Глаза его сидели в глазницах так глубоко, что не определить, какого они цвета.

Андрей вернулся в свой угол. Иванцов, поглаживая плечо ему, говорил:

— Держи на дистанции, не рубись…

— Боксеры готовы? — спросил судья на ринге.

— Готовы.

Гонг. Андрей сделал шаг из своего угла и увидел, как бежит на него Уордер. Андрей сделал еще шаг и подставил под удар левую руку, затем правую.

Уордер хотел ошеломить, задавить, разбить наголову. Андрей подставлял плечи, локти, уклонялся от тяжелых перчаток противника. Он хорошо видел ринг, как всегда с первыми ударами обрел спокойствие. Выбрав момент, когда шотландец промахнулся, Андрей ударил сам прямым правой. Попал. Уордер остановился на мгновение, но тотчас еще решительней ринулся вперед. Тогда Андрей встретил его левой. И тоже попал. Но Уордер, казалось, не обращал внимания на встречные удары. Он рвался к противнику, поближе, вплотную, чтобы ударить с близкой дистанции изо всех сил, достать до подбородка во что бы то ни стало. Но он никак не мог приблизиться, и кулаки его не попадали в цель.

Это начинало злить Уордера. Он готов был рубиться — удар за удар, но противник предлагал что-то другое и не принимал боя в таком качестве, как хотел Энди. Уордеру казалось, что вот еще немного, еще одно усилие, и он загонит этого русского в угол, прижмет к канатам и сокрушительным ударом бросит на пол, как бросал стодвадцатикилограммового Жоффруа и немецкого тяжеловеса. Ударов Энди никто не выдерживал. И этот Дугин не выдержит. Только бы попасть…

К концу раунда Уордер усилил натиск. Он показывал все, на что был способен, делал все что мог. Это был боец! Он обладал силой, работал на хорошей скорости. Спасало Андрея только однообразие приемов шотландца: крюк справа, крюк слева. Все в голову. Может быть, это и не весь его арсенал, но, видимо, он полагал, что мощных боковых ударов достаточно, чтобы разгромить противника. Во всяком случае, Уордер не дал себе труда подумать на ринге. Он хотел поразить стремительностью, застать врасплох. Не застал, не поразил. Темп боя? Уордер думает, что навязал свой темп противнику. Пусть думает. Посмотрим, как он себя будет чувствовать, когда Андрей предложит свой. А пока еще разок правой в голову. И — левой в корпус…

Уордер в ответ пускает свои сокрушительные крюки. Но Андрей уже ушел из той зоны, где опасна недюжинная сила кулаков шотландца.

— Умница, Андрюша! — говорит Иван Филиппович, когда Андрей садится на свое место в углу. — Так его и держи.

Андрей кивает головой, но про себя думает, что так держать он не будет, что сейчас он предложит шотландцу свой темп. Веселая злость поднимается в нем, бурлит, ищет выхода.

На этот раз Энди Уордер после гонга не слишком торопится. Они встречаются в середине ринга, и шотландец начинает атаки. Андрей парирует удары, но не отходит, не уступает центра ринга и на крюки Уордера отвечает ударами снизу.

Иван Филиппович помрачнел. «Что это, рубиться он с Уордером задумал? Что делает?»

Огромный зал примолк, зрители замерли, не понимая, что происходит на ринге.

Андрей не смотрел на трибуны, не косил глаз в сторону Иванцова. Он дрался сейчас так, как подсказывало шестое чувство бойца, им владел боевой азарт, вдохновение, которое не укладывается в рамки трезвых расчетов, дает человеку взрывчатую силу. Андрей предложил Уордеру свой темп, со стороны казалось, что он рубится с шотландцем, как тот и мечтал, — удар за удар. Но это лишь казалось. И на средней дистанции и в ближнем бою Андрей опережал противника, ошеломлял своими ударами, избегал его тяжелых кулаков. Да, да, и на своей излюбленной дистанции Уордер не мог попасть в Дугина. Он не был заговорен от ударов, этот русский, но он был ловок, как бес, и быстр. Утомительно быстр.

Андрей выкладывал за эти три минуты все, что знал и умел. Годы тренировок, десятки трудных боев, прошлые победы и поражения, взлеты и разочарования — все было сейчас здесь, отзывалось и торжествовало в этом бою.