Михаил Миляков - Лавина

…Не остатки ли бастионов с боевыми машикулями поверху угадываются там? А беспорядочно набросанные огромные глыбы среди башен? Не они ли служили кладкой некогда возвышавшихся здесь стен? Куда баальбекские квадры, приводящие в недоумение изобретательные головы.

Воображение рисует грандиозные батальные сцены, куски скал, летящие в воздухе, с тяжким грохотом скатывающиеся в пропасть. Трубоподобные вопли звериной ненависти, усилия циклопических мускулов… Потом тяжкие вздохи и предостерегающее клокотание уставшей терпеть Земли. И ее гнев, ее восстание на чад своих, нарушивших ее закон, и как, мешая недра с небом, восстанавливает первобытный хаос и гармонию.

Трещин почти не видно. Не везде удается забить крюк. Уступы, расщелины, годные, чтобы использовать для охранения, встречаются отнюдь не на каждом шагу, не говоря уже, что снегом основательно занесены. Скалы трудные. И очень хорошо.

«И отлично, — рассуждал Жора Бардошин. — Участочки встречаются — безо всяких скидок и накидок не уступят стене. Дурак я, утром малость того, подрастерялся. Вылез из палатки — Воронов, зануда, разбудил — темно, холодно, поглядел — ёмаё! — чистейший белый отвес! Наверху облачко прилепилось. То есть какой-нибудь двадцатиэтажный домик на улицах Москвы перед этой штуковиной — семечки. Там, пожалуйста, углы оконных проемов имеются, балконы, швы — зацепиться всегда можно; тут… Ни фига себе, думаю. А начали собираться, Воронов и выдал свое здоровое решение. Напрямую: опасно, ящиком пахнет. Доктор физмат наук, наперед просчитывать приучился. Но малость того, перестраховщик. От занудства. Но Серега!.. Что он все-таки задумал? Или рассчитывал, что я на стене откажусь сам, и тогда можно будет звонить повсюду, что Бардошин скис, Бардошина мандраж одолел. Сообразил про Регину, да с перебором. И очень хорошо. Замечательно, что я не признался, как оно было в натуре. А ведь совсем-совсем, еще бы немного и… на языке вертелось. Пускай попереживает. Ему полезно. Надо при случае еще поразжечь».

Жора Бардошин после своей лихой победы над Фросей, понемногу, казалось ему, освобождался от той истории. Только рассеченная губа кровянила. Из-за высоты скорее всего. На высоте любые царапины дают о себе знать. И зубы шатались. Но злоба на неудачу не оставляла его. Объектом ее оказывался Сергей.

«Ну и тип! До чего взбеленился, когда Воронов принял запасный вариант. Еще бы немного и — ей-ей — по шее родственничку своему съездил. Эх!.. Я бы ему тогда вложил ума…»

«В общем, я бы ее сделал, стену. Ну, не сразу, с места в карьер. Поспали бы еще часок-другой в палатке, подождали б, пока развиднеется как следует… Сейчас бы как славно со стеночкой любовь крутил!» — хвастался Жора Бардошин перед самим собой. И было с чего.

Техника скалолазания, несмотря на сравнительно небольшой опыт, прочно вошла в подсознание Жоры Бардошина, стала неотъемлемой его частью. Добрую роль сыграло юношеское увлечение акробатикой, ну и, конечно, привычка к риску. Никогда не знал травм серьезных, а то, что случалось с другими, не слишком задевало, сам себе казался неуязвимым. И со стороны нервов — полный ажур. Еще, такая уж счастливая особенность организма, быстро, без внутреннего сопротивления приспосабливается к новому виду деятельности, ищет новизны и радуется ей.

Шофер, ведя машину по крученой разбитой дороге где-нибудь в горах, вовсе не думает, какие педали и рычаги в какой последовательности и как нажимать: глаза видят, руки, ноги действуют. Если бы, встречая препятствие, шофер пытался вспомнить и сообразить, что нажимать и насколько — не миновать ему аварии. Так и с Жорой.

Где, обхватив едва заметный выступ, прильнув, присосавшись к нему грудью, животом, бедрами и медленно перетекая червеобразными движениями; где, расперевшись спиной и ногами (рюкзак, разумеется, на веревке после), и, словно играючи, выжимая себя полусогнутыми ногами; где, просунув ладонь в трещину, сжавши пальцы в кулак и заклинив руку, подтягивал себя на этой руке; где, оседлав чуть выраженный конек, выталкиваясь коленями, — полз Жора, карабкался, взбирался по хитрым, трудным, конечно же, ненамного легче, чем стена, скалам. А уж снегом куда больше засыпаны.

Стальные пальцы — недаром товарищи морщились от его рукопожатий — впивались в камень, не оторвать! Ноги, не зная усталости, выталкивали и несли тяжесть тела. Руки и ноги и все мускулы, сообразуясь с беспрестанно меняющимися условиями, тонко отвечая им, а вместе с тем будто сами собой, бездумно, незатруднительно (так легки, быстры и непосредственны его реакции) совершали чеканно точные и сложные движения, и именно те, что остро необходимы.

Стороннему наблюдателю, окажись такой поблизости, представилось бы, верно, что Жора движется вообще без усилий или, похоже, проходил уже здесь, настолько уверенно и быстро, без пустых попыток и робких возвращений идет он — какое! — скользит легко и свободно по едва ли не отвесным, каверзным скалам. Не разглядеть снизу градины пота, что скатываются по лицу. Не услышать, с каким шумом хватает ощеренным ртом воздух. Сторонний наблюдатель, закинув голову, удивленно отметил бы: «Никогда не представлял, что скалолазание такая простая и легкая штука».

В одном месте пришлось вернуться: правильный поначалу лаз завел на отрицательный уклон, не подвешивать же стремена! Беда невелика, нашелся другой путь. И опять споро, и уверенно, и удачливо пробивается Жора. Воронов с его пристрастием к соблюдению всех правил и приемов едва поспевает за ним. И что занятно: нет чтобы нетерпеливое стремление скорее выйти на гребень и покончить с трудным лазанием руководило Бардошиным; нет чтобы понаслаждаться делом, которое идет мало сказать успешно — блистательно, артистично! Огромное, захватывающее, хотя и скрытое удовольствие доставляла Жоре Бардошину мысль, как Сергей, видя великолепное его скалолазание, поджаривается на раздутых своими же стараниями угольях зависти и разочарования. Пусть, пусть его. Пусть! И пусть наперед знает свой порядковый номер. Неудачник — всегда неудачник!

«Жаль, не в одной связке мы, я бы его помотал. На зубах, а залез и по отрицательной, только бы посмотреть, как он будет болтаться на веревке и руками размахивать. Жаль, надо бы в одной, как на стене предполагалось. То-то бы славно: Паша Кокарекин с Вороновым, а Серега со мной. Да еще вперед бы его! Как же, более опытный товарищ. Пусть прокладывает маршрут!»

А внизу, близко и глубоко, в пене снегов острые клыки скал. — Хо-хо! Ловите! — Столкнутый камень повисает в воздухе — так долго летит. Цокнул, ударившись где-то, метнулся в сторону, словно отброшенный невидимой рукой. И опять, и еще… — Цок, цок… Бух! Бух-ух-ух!.. Шшшшшш… — загрохотал глубоко внизу камнепад. Эхо с готовностью подхватило его грохот и, усиливая и перебрасывая от склона к склону, заиграло.