Михаил Миляков - Лавина

«Да, самостоятельно спускаться нечего и думать, — говорил он себе через минуту. — Быстрой помощи ждать неоткуда. Контрольный срок еще только послезавтра. Да. Да…»

— Спокойнее, спокойнее, — желая вернуть скользнувшую, не задержав поначалу внимания, не оставив, кажется, и следа, мысль, подобие мысли или только чувство — предвозвестник мысли и вот пытаясь выразить словами. — Постой. Да… Паша и Воронов… Да!..

Лихорадочно кружась, память полетела к той, отделенной теперь от него жизни, когда он страховал Бардошина и услышал сквозь гул и грохот налетавшей лавины пронзительные крики Воронова… «Они живы! Да. Воронов и Паша остались в расщелине, над снежником. Лавина не могла достать их. Ах, как он был прав, Воронов, как прав!.. Но это же замечательно, они живы!»

«Рация? У них. Воронов наверняка уже связался с КСП…»

…Как неприятно бывало известие о спасательных работах. Ломались намеченные планы. Дождь, ночь, они выходили, не шли — бежали, по скалам лезли — какое там охранение! — лишь бы скорее. И иногда оказывалось: всего-навсего ключица, камнем огрело, а не то ножку потянул, и из-за того весь сыр-бор.

«Ребята выйдут сейчас же, едва узнают. Хорошо, что рация у Воронова. Теперь надо ждать. Дожить».

Он хотел хотя бы приблизительно подсчитать время, которое потребуется спасательному отряду, чтобы пробиться сюда. Сдвинул рукав, но стекло на часах разбилось, стрелок не было. Случившееся выбило его из ритма времени. Попытался как-то определить их маршрут. Пытался сообразить, куда вынесла лавина… Если на КСП уже знают, если сильные альпинисты окажутся в лагере, не на восхождении, если отряд пойдет сразу по верному пути, если путь этот не преподнесет никаких неожиданностей… Если не изменится погода, если у Паши и Воронова все благополучно, если рация заработала — что-то жаловался Воронов…

Множество «если», каждое из которых вольно отодвинуть срок на пять часов, на десять, на сутки и больше. Воронов с Пашей должны бы спуститься раньше. Но опять: если они невредимы и спуск не слишком сложен. У них почти не осталось железа. Я настоял, чтобы «слесарню» тащил Бардошин.

Сергей не хотел напрасно обнадеживать себя. Он знал, как трудны, как отчаянно жестоки часы ожидания сверх срока, который себе назначишь.

«Какое расстояние промчалась лавина? Где она падала?..»

Сжав зубы, чтобы не клацали, закрыв глаза, Сергей медленно погружался в забытье. Тревожное, наполненное мучительными видениями, грохотом лавины. И криками товарищей. И чего было больше в этом забытьи, ужаса перед случившимся или позднего раскаяния, кто знает.

Михаил Михайлович расположился в своем удобном кресле в заново отделанном деревянными панелями под орех кабинете. Это массивное, старого образца мягкое кресло, обтянутое теперь уже под кожу, Михаил Михайлович весьма почитает и перевозит с собой на всякое новое место работы, ибо судьба, как мы уже заметили, не слишком милостиво обходится с его владельцем. Кресло придает Михаилу Михайловичу солидности, уверенности, подчеркивает значительность и первостепенность его крепкой коренастой фигуры, облаченной в защитного цвета военный френч, на фоне десятка современных стульев из гнутых черных трубок, на которых рассаживается во время совещаний разнокалиберная молодежь в штормовках, свитерах, ковбойках, кто в чем, именующая себя альпинистами. Михаил Михайлович очень любит проводить совещания, обсуждения, собрания актива и иные мероприятия в своем кабинете. Хотя народец этот, альпинисты, отличается, по его мнению, весьма непоседливым нравом, крайней упрощенностью в отношениях друг с другом, а также некоторой распущенностью, тем не менее среди них встречаются люди с положением, профессора, однажды даже академик, лауреат приезжал, правда, узнал об этом Михаил Михайлович по упущению бухгалтерии только под конец его пребывания. Но в настоящее время Михаил Михайлович совершенно один и смотрит телевизор.

Изображение на экране дергается, плывет, прием из рук вон плохой. Полно электроников всех мастей, начиная от обычных инженеришек и до докторов различных наук, а подправить телевизор, — ма́стера из телеателье за полторы сотни километров приходится вызывать. Впрочем, вопрос этот лишь попутно возникает в мыслях под влиянием испорченного настроения. Беспокоит Михаила Михайловича другое. Это другое — весьма странное сообщение, которое полчаса тому назад уловил из приемника, настроенного на волну группы Воронова.

Следует отметить, что Михаил Михайлович в целях придания особой значительности описываемому восхождению на Скэл-Тау со штурмом северной стены лично поддерживал радиосвязь с Вороновым, так сказать, осуществлял верховное руководство (и для восходителей хорошо: строже, старательнее относятся к своим обязанностям, видя, какое внимание проявляет к ним начальник лагеря). Но лишь до тех пор (отметил он мысленно), покуда они действовали по договоренному графику. Сегодня же утром — именно так, утром! — он вынужден был снять с себя вышеуказанные полномочия, ибо Воронов, сославшись на буран, сильную заснеженность стены и прочее, отказался от штурма и повел своих в обход. Слышно его было из рук вон плохо, но так понял Михаил Михайлович и товарищи из КСП. Между прочим, Воронов фактически и, значит, самовольно уже находился на новом маршруте. Наконец, только что, совершенно нелепое, ни в какие рамки не укладывающееся сообщение!.. Да и сообщением не назовешь: возгласы, половину из которых практически невозможно было разобрать, и что-то про лавину. Скорее догадался, чем понял, хотя и посейчас не уверен в правильности. Даже послышалось, будто «унесла двоих»… Здраво рассудив, засомневался и согласно выработанному принципу — не сгущать краски, не заниматься негативщиной, — отбросил жалкие страхи. Половину слов вообще разобрать было невозможно, так зачем же непременно предполагать худшее!

Он отлично знаком с описанием маршрута Воронова. С начала и до конца маршрут скальный. В любом варианте — скалы. Что ж, что снегопад. Нигде никаких лавин не было, не та температура. Его на мякине не проведешь. Тем более там у них. Когда это лавины сходили со скал? Нечего ему голову морочить. К тому же, сколько ни вызывал потом Воронова, ответа не было. Шип, треск и прочее безобразие. Как в телевизоре. Что-то тут не то, явно не то, убеждался он при дальнейшем рассмотрении вопроса. Уж не затеял ли кто из завистников игру? Альпинисты — народ исключительно несерьезный, вечные розыгрыши, всевозможные подначки с единственной целью похохотать.

Михаил Михайлович на всякий случай звякнул по телефону на КСП. Семенова на месте не оказалось. Какой-то хрипун (вечно они там меняются), может быть под хмельком даже, заявил, что Семенов на склад отправился, комплектует снаряжение. Конечно, в инструкции не указано, что начальник спасательной службы не должен отлучаться на склад, и все же непорядок. С большим сердечным сожалением вспоминает Михаил Михайлович рассказы о иных временах, когда, бывало, среди ночи наберут номер какого-нибудь ответственного товарища, само собой на работу и само собой не чета Семенову, то есть даже, может быть, замминистра, и — пожалуйста! — такой-то на проводе!