Михаил Дудин - Где наша не пропадала [с иллюстрациями]

А Кукушкин пришел в батарею и стал помогать Федотову восстанавливать на стволе пушки сбитую осколком надпись: «Смэрть Гитлеру!». «Э» оборотное они так и не переделали на «Е». Они считали это кощунством перед памятью Чхеидзе.

И опять потянулись бесконечные дни и ночи тревог и учений.

Моросил мелкий дождь и смывал ночную изморозь с пожухлого репейника. Батарея выстроилась на плацу и застыла, равняясь на Федотова.

И Кукушкин заметил, кося глазом, как из дверей казармы выходит, направляясь к капитану Червякову, наш генерал Симоняк и еще один генерал, так похожий на того, которого обманул Кукушкин на Литейном мосту.

Капитан Червяков отдал рапорт, и батарея поздоровалась; крепкие голоса батарейцев глухо прокатились в низком небе. Артиллеристы стояли как каменные, расправив груди и затаив дыхание. Оба генерала прошли вдоль строя с правого фланга до левого. И Кукушкин чуть отвел в сторону глаза от пристального взгляда инспектора.

Потом капитан Червяков скомандовал: «Вольно!» Солдаты расправили плечи и вздохнули полной грудью. Генералы, о чем-то разговаривая, прошли снова на правый фланг, потом, повернув, остановились против Кукушкина, и наш генерал скомандовал Кукушкину:

— Три шага вперед!

«Суток пять, наверно, дадут», — подумал про себя Кукушкин и вышел из строя.

— Благодарю за службу, — сказал Симоняк. — Теперь у тебя будет новый начальник.

Так Кукушкин стал адъютантом и шофером инспектора артиллерии. Он мотался со своим генералом на старенькой эмке по разбитым дорогам, от Токсова под Колпино, из-под Колпина на Пулковские высоты, привык спать в машине, если выпадало время, и кормиться в любой походной кухне. У генерала было много работы, и он редко заезжал домой.

— Кончится война, — шутил генерал, — направлю я тебя, Кукушкин, в комиссию по составлению уставов.

Вдоль Невы от Шлиссельбурга по правому берегу стояли наши. По левому берегу оборону держали немцы. Им так и не удалось перескочить через Неву. Оба берега были изрыты блиндажами и переходами и перепутаны колючей проволокой. У правого берега лежали вмерзшие в лед немецкие разведчики. У левого берега лежали наши. Поземка с Ладоги заметала черную воду в воронках от снарядов и вмерзшие в лед трупы. Искромсанные деревья на том и другом берегах чернели в белых с грязными подпалинами от разрывов сугробах. Стоял декабрь, и мороз каждую ночь наращивал на Неве лед. На этот раз мы были благодарны морозу. Между берегами шла непрекращающаяся перестрелка из всех видов оружия. Пули состригали прибрежный ивняк, и мины визжали не переставая. И на том и на другом берегах из-под прокопченных накатов укрытий через стекла биноклей и стереотруб днем и ночью велось наблюдение. Темные метельные ночи освещались сполохами ракет.

Наша бригада растянулась от Шлиссельбурга к Невской Дубровке. Мы углубили окопы и ходы сообщения до полного профиля. Мы построили дополнительные блиндажи и капониры. Мы наблюдали за левым берегом, каждый намечая для себя ориентир. Нам надо было перескочить через Неву, взять штурмом левый берег и пойти дальше на соединение с Волховским фронтом. Мы ждали.

Шесть орудий нашей батареи были рассредоточены по батальонам. В поддержку бригаде выделены две артиллерийские дивизии, минометные и саперные батальоны и части специального назначения. На каждый метр наступления — два артиллерийских ствола. Все это подходило и сосредоточивалось на правом берегу. Указательный палец лежал на спусковом крючке. Боевая пружина была сжата до отказа.

Фотография левого берега и карты с отметками огневых точек немцев, по мнению капитана Червякова, не давали полной картины огневой системы обороны немцев. Попробуй разберись на фотографии, дот это или холм.

Капитан Червяков сидел в блиндаже разведчиков и рассматривал с лейтенантом Пушковым карту левого берега.

Кукушкин смотрел не отрываясь в окуляры стереотрубы. Он видел песчаные осыпи с обнаженными корнями деревьев, колючую проволоку, бруствер окопа, приблизительно угадывая амбразуры пулеметов; он видел вмерзших в лед у самой кромки левого берега наших разведчиков.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться, — сказал Кукушкин.

— Что там такое? — не отрываясь от карты, тихо спросил капитан.

— Я могу нарисовать левый берег, — сказал Кукушкин. — Ночью надо перебраться к левому берегу и вытащить сюда к нам хотя бы одного нашего мертвого, а я лягу на его место и весь день буду смотреть, потом вернусь и нарисую.

— Немцы заметят следы и откроют по тебе огонь.

— Каждую ночь метет метель. Не заметят.

— Готовься! — сказал капитан.

Три ночи провожали разведчики Кукушкина к левому берегу. Три ночи ветер с Ладоги заметал его снегом. Три дня не отрывая глаз он смотрел за левым берегом. Три раза, возвращаясь обратно, прозябший до мозга костей, отогреваясь у печки и растираясь спиртом, он садился за дощатый стол капитана Червякова и рисовал все, что видел.

Три километра левого берега с каждой ложбиной и кустиком, с каждой выемкой и бугорком были нанесены на лист ватмана. Рисунок не блистал мастерством, но он был предельно точен, а войне, как известно, нужна точность.

Кукушкина вызвал к себе в блиндаж командир бригады генерал Симоняк.

У стола вместе с нашим генералом рассматривали кукушкинскую схему инспектор артиллерии Игнатий Иванович и комиссар Щеглов-Щеголихин.

— Орел! — сказал Кукушкину генерал Симоняк.

— Он далеко полетит, — подтвердил инспектор артиллерии.

— Как думаешь, комиссар, — сказал Симоняк, обращаясь к Щеглову-Щеголихину, — эта картина стоит ордена Отечественной войны Первой степени?

— Стоит! — подтвердил комиссар.

— Пиши представление. А ты, орел, иди отоспись, утром много дела будет.

Я тоже три дня мотался по правому берегу Невы из блиндажа в блиндаж, из роты в роту, и за эти три дня мне не удалось сомкнуть глаз. Я брел по ходу сообщения на командный пункт батареи, спотыкаясь от усталости. Сон наваливался на плечи каменной тяжестью. Я пробовал оттирать щеки снегом, но это мало помогало. Навстречу мне попался Кукушкин, и мы пошли километра за три от берега в санчасть полка, чуть-чуть поспать и отогреться.

Яша Гибель занял под санчасть двухэтажное каменное здание школы. В школе было чисто и тепло. По всему полу стояли брезентовые носилки ряд к ряду. Яша нам обрадовался. Мы вымылись в походной бане, сменили белье, съели по котелку горячих щей, а перед щами пропустили по стаканчику медицинского спирта. Нас разморило.