Александр Ливанов - Притча о встречном
- Название:Притча о встречном
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1989
- Город:Москва
- ISBN:5-265-00580-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Ливанов - Притча о встречном краткое содержание
Притча о встречном - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Герои романа не просто изобразительно дифференцированны, они представлены в различных этических координатах: общественного положения, быта, номинальной или псевдокультуры, связи или отрыва от народной почвы и т. д.
Медленным восхождением по обрывистым тропам мысли Булгаков искал ту ее высшую точку, откуда открылось бы именно цельное чувство времени, единое его течение, открылись бы связи и истоки традиций, позволившие художественно постичь страсти и упования своего времени, его нравственные поиски, его душевную устремленность — все, что есть подлинное, а не внешнее время.
Писатель, казалось, все больше находил свидетельств тому, что широкоохватное время внутренней человеческой сущностью меняется мало, оставаясь единосущным, все в том же вечном двуполюсном единстве добра и зла, в их вечно напряженном поле тяготения и отталкивания, цепко держащем жизнь, живую и страждущую душу человеческую. Писатель, казалось, все больше находил подтверждений тому, что время лишь катализует, укрупняет одно какое-то или отдельные какие-то внутренние или внешние свойства все той же вечной человеческой души, в которой хранятся все потенциальные возможности проявления себя со стороны добра и зла. Время так же ответственно за душу человека, как и она, в свою очередь, за ту всеобщность страсти, которую придает времени…
В первых главах романа мы встречаемся с поэтом Рюхиным. Он заклеймен как бездарность Иваном Бездомным, тоже поэтом — одаренным и органичным, хотя еще не сложившимся, без духовного ядра и на роковом творческом перепутье. Рюхин в глубине души сознает свою бесталанность, он свои переживания развертывает — правда, за графином водки — в целую монологическую драму из самоукоризны, неудовлетворенности, отчаянья.
Но, может, еще больше Рюхина слова Бездомного: «…кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария» — «Взвейтесь» да «развейтесь»… А вы загляните ему внутрь — что он там думает… Вы ахнете!» — уязвили самого Бездомного. Он не чета Рюхину, но, давая ему такую характеристику, он в глубине души сознает, что и сам он, по сути, заслуживает подобную характеристику… Ведь и он пишет с чужого голоса, ведь и он пишет по заказу редактора Берлиоза! И еще неизвестно, что горше — простая бездарность или… бездомность дарования, пытающегося даровито потрафить редактору… Именно заглянуть в свою душу и боится Бездомный (на что, впрочем, отважился дьявол!). Фамилия — Бездомный — у Булгакова многозначна и осмысленна. Недаром писатель был всегда последовательным учеником и продолжателем нашей классики, где каждая малость и значительна, и осмысленно подчинена главной художественной задаче. Таким образом, уже сама по себе фамилия Бездомный говорит нам о многом, являясь неким ключом к образу поэта, чуть ли не главному образу романа. Все последующее содержание романа говорит о том, что убийственная характеристика, данная Бездомным Рюхину, во многом действительно самохарактеристика, выражение своей неудовлетворенности от творчества по подсказке, наущению, натаскиванию — не из духа народной жизни, не из единства внешнего мира и мира души. Такое творчество, пользуясь формулой Цветаевой, не есть «хождение по слуху природному и народному»!
«Чудовищные» — потом скажет Бездомный о своих же стихах… Роман — о бездомности народной души.
«Поэзия — нерв жизни», — писал в одной из статей Сергей Наровчатов. Но «нерв» не только чувствующий — он и мыслящий!
Таков образ нераздельности и органичности жизни и поэзии. И образ этот хорошо передает внутреннюю — трепетную — сущность связи. Мысль, воплотясь в образ, растет, точно посаженное зерно, меняет форму, являясь этапом для сущности, устремленной к истине. Что же происходит с сущностью «жизнь — поэзия», когда на посту главы созидателей духовной культуры оказывается мещанин и бюрократ Берлиоз?
Происходит ни много ни мало — умерщвление поэзии, ее пророческой сути. Попытки рационализировать творчество, утилизовать, использовать, направить, все чиновные потуги «возглавить и нацелить», всякая волюнтарность с поэтическим словом, с вдохновением поэта наносит вред духу жизни. Вред куда более значительный, чем материальный! (В уголовных уложениях будущего, может, появятся параграфы, которые за насилие над вдохновением, за лишение его свободы будут карать — подобно как за насилие над любовью, женственностью, природой?)
Роман Булгакова нельзя понять до конца без истинного чувства данностей — поэзия и жизнь, непоэзия и нежизнь. Вольно или невольно берлиозовщина является проводником второго двуединства. Дьявол на то и хитрей человека, искушенней в подспудных укоренениях зла, в их сплетениях и незримой работе, чтобы прийти со своим «уголовным уложением». Там, где бессилен человек и его дух животворящий, высокий сердечный порыв его, приходит, значит, «на помощь» жизни дьявол (наша неуверенность в правомерности здесь кавычек вполне понятна будет из эпиграфа к роману: действия дьявола через зло направлены в конечном счете к добру!). Дьявол «перепахивает» все, уверенный, что злак, питающий дух жизни, злак творчества в бессмертности своего зерна все равно победит!
«Идеи и понятия страдают от бестактного поведения не меньше, чем материальная среда нашего обитания. Они как бы замыкаются в себе, когда натыкаются на самонадеянное нахальство рационалистического ума», — пишет Василий Белов.
Хотя роман «Мастер и Маргарита» написан в прозе — автор его поэт. И речь даже не о редкостной ладности слова, о музыкальной подоснове слога, даже не о точной и емкой образности. Все это само по себе ничего не стоило бы, как в стихах, так и в прозе, не будь в романе живой страдательной души автора, не будь в написанном — «души прекрасные порывы». Не будь здесь грустного и прекрасного очарования жизнью — «и жизнь, и слезы, и любовь», той доверительной веры в жизнь, которая уже сама по себе сродни чувству бессмертия. Поэзия — не метафора жизни, а духовное содержание жизни. Лишь в этом сокровенном двуединстве выверяется истинность каждой из сторон его!
Для верного понимания романа весьма важно уже с самого начала войти в его смысловые ритмы. Уже на первых — ключевых — страницах видим, как рапповский глава и «теоретик» Берлиоз «натаскивает» Ивана Бездомного — как тому следует писать атеистические стихи и поэмы. В доме народных традиций, которого лишился поэт Иван Бездомный, по-хозяйски расселся бездушный мещанин Берлиоз! Самое большое, на что может в перспективе берлиозовского руководства рассчитывать Иван Бездомный, — это на место зависимого приживалы. Такое место отводит для поэзии берлиозовщина…
Но вот замечательная черта всякого подлинного дарования: в атеистических поэмах Ивана Бездомного, направленных против Христа, помимо воли пишущего: «Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой». В поэмах была «изобразительная сила таланта». Разумеется, такой Иисус «редактора не удовлетворил». И он, редактор и глава «Массолита» (читай — РАППа, не ошибешься!), — Берлиоз — «прочел поэту нечто вроде лекции». Религия не поиск духовности, она «опиум»…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: