Христина Давидова - Жила в Ташкенте девочка

Как часто бывало, когда я оставалась со своими мыслями, они сосредоточивались на маме. Хорошо как, что мама приехала! Жалко только, что она отпустила меня с ребятами. Бабушка ни за что бы не пустила. Мама всегда забывала, что я маленькая. Но все равно мне не надо никакой другой мамы. Она же для меня делает все свои дела. Я очень хорошо это поняла. Например, лечит глаза ребятам: чтобы мне было спокойно и не стыдно, что у меня глаза здоровые. Конечно, только тогда хорошо, когда у всех все хорошо, — это я поняла уже давно. Поэтому хотя мама и любит меня и Васю очень-очень крепко, она не может заботиться только о нас двоих — это было бы для нас не настоящим счастьем.

— Валь! — позвала я, оборачиваясь. — Для кого, ты думаешь, прогнали царя?

Валька оторопел и уронил с головы узел.

— Для меня, — сообщила я, радуясь произведенному впечатлению. Но тут же вспомнила, что не нужно задаваться. — Для меня, для тебя, для всех. С царем была плохая жизнь, а нам надо жить по-другому. Рабочие прогнали царя, чтобы нам жилось хорошо.

Валька взгромоздил узел на голову и пошел не оглядываясь. Оказалось, что все это он знал давным-давно, а я, может быть, тоже знала раньше, по только сегодня это меня так поразило.

Фу, жарища! Мы не ставили ноги на всю ступню, а семенили, выворачивая пятку, чтобы не было так горячо. Опять какие-то ссоры и хныканье. Только я почти не замечала их — такая я была задумчивая.

Нияз не ездил с мамой. Как хорошо, что я этого не знала! Во-первых, я бы очень беспокоилась за маму. Потом, я могла бы проболтаться хотя бы Рушинкеру…

И тут мои мысли оборвались. Из широких зеленых ворот выскочили три больших мальчика. Им понравилась злосчастная граммофонная труба. Эх, недаром я так боялась чужих мальчишек! Один из них схватил камешек и прицелился в круглую Володькину голову. Попал! Володька бросил трубу, схватился руками за ушибленное место и заревел.

— Ты чего дерешься? — неожиданно для себя закричала я на обидчика, хотя сердце у меня сжалось от страха.

— А-а, тетка! Наше вам с кисточкой, — тоненьким голоском пропищал мальчишка. — Продаешь часики? Вот тебе три пятака без сдачи! — И он три раза сквозь зубы плюнул мне на платье.

— Ах, так! — Вне себя от ярости я ринулась в драку, размахивая будильником, как будто не понимая, что противник мой такой большой и такой беспощадный.

Но Вася был уже рядом.

— А ну оставь! — сказал он, подходя и отталкивая меня в сторону.

— Ишь ты! А кто ты такой? — заносчиво проворчал задира.

— Я-то я, а вот ты болван — с маленькими связался.

— Дай ему, Вася, — сказал Митя, швырнув Володьке свой узел, и встал рядом с Васей.

— Дай им, Женя, — сказали двое чужих мальчишек и встали рядом с приятелем.

А мы все смотрели на них с тревожно бьющимися сердцами, и впереди нас стоял Полкан. Он высунул язык и тяжело дышал от жары.

— А ну давай! — как будто упрашивая, сказал Васе большой мальчик.

— И дам.

— А я раньше!

И, размахнувшись, он изо всех сил треснул Васю в ухо. Мы взвизгнули. Но тут произошло неожиданное. Мальчишка дико закричал, отбиваясь от Полкана, который вцепился в его ногу. Другие двое остолбенели, а потом бросились на помощь. Но вот отскочил один, потому что Полкан тяпнул его за руку. Другой нагнулся, чтобы схватить щенка за шиворот, но Полкан оскалил зубы, зарычал и повис на вороте его рубашки, прихватив, кажется, и кожу на груди. Все трое с позором пустились наутек, держась за покусанные места. Полкан с рычанием гнался за ними, норовя схватить зубами еще и за пятки.

— Вот и все! — сказала я гордо. — Я так и знала, что Полкан нас спасет. Ни капельки не боялась! — И я растерла по щекам неизвестно откуда взявшиеся слезы.

Никто не спорил со мной.

— Вот так пес! — сказал Вася, потирая ухо.

— Сильный, как бульдог.

— И злой! Порода!

— Нас не трогали — не лез, а потом как вцепится!

Полкан тем временем проводил неприятеля до самых ворот и, высунув язык, побежал обратно. Мы собрали разбросанные пожитки и пошли дальше. Вспоминая подвиг Полкана, мы забыли свою усталость.

В тени большого дувала, тянувшегося вдоль всей улицы, сидела старая узбечка в рваной пыльной парандже. Оловянная тарелка лежала возле нее — она просила милостыню. Из-за дувала свешивалась густая темно-зеленая или, скорее, темно-серая от пыли листва айлантусов, турецкого рожка, белой акации. На земле валялись спелые стручки, из которых так приятно было вылизывать душистый клейкий сладкий сок. Я подобрала несколько стручков и нерешительно остановилась около старой женщины. Больше у меня ведь ничего не было, а мне так хотелось ей что-нибудь дать. И, оглянувшись смущенно по сторонам, я положила стручки на тарелку.

Смуглая морщинистая рука высунулась из-под паранджи и погладила меня по щеке.

— Иринка, что ты там копаешься? — закричал ушедший далеко вперед Вася.

Я бросилась догонять.

— Еще раз за угол завернем, и там ворота, — сказал Митя. — Я знаю, сколько раз сюда ходил, у меня здесь товарищ живет в детском доме.

Какой же огромный сад был у Череванова! На другой стороне улицы мы миновали уже пять или шесть домов с большими дворами, а забор все тянулся и тянулся. Вот и ворота. Из дома напротив с любопытством выглянула нарядная барышня с широкой лентой, охватывающей лоб и красиво расчесанные кудри. Увидала, что мы направляемся к калитке детского дома, и спряталась за занавеской. Вот и калитка. Не тут-то было! Калитка заперта, и на ней сердитая надпись: «Посторонним лицам вход строго запрещен».

Я очень хотела пить и поэтому сразу приуныла. Стоило тащиться в такую даль. Только Володька один не посторонний: здесь теперь будет его дом.

Но Митя смело постучал в калитку, потом Вася. После этого мы все расхрабрились и хоть по разочку стукнули кулаком. Звякнул засов, калитка приоткрылась, и чья-то круглая бритая голова высунулась в щель.

— Что вам угодно, друзья мои? — спросил человек и оглядел нас маленькими узкими глазками.

Мы все увидели, что он совсем не сердитый, но я почему-то вдруг так испугалась, что даже ноги у меня задрожали.

— Мы провожаем Володю, вот этого мальчика. Он сын Булкина Ивана Петровича, — сказал Митя.

— А-а, милости прошу!

Калитка распахнулась, и дяденька, улыбаясь, стал подсаживать через высокий порожек тех, кто поменьше.

Странное дело: человек как человек. Чего мне его бояться? Ведь не Иван Петрович это, а совсем незнакомый дяденька. «Глупости все», — решила я и шагнула в калитку.

Сторож — а это был сторож — объяснил нам, как пройти к садовому домику, и предупредил, что нельзя топтать траву в парке. Я смотрела на него во все глаза, и страх мой не только не проходил, а становился все сильнее. Я была уверена, что видела его в первый раз. Он совсем не сердитый, смеялся и шутил. Детдомовский мальчик стоял возле него и спокойно, с интересом разглядывал нашу компанию. А я все думала: почему мне так страшно?