Христина Давидова - Жила в Ташкенте девочка

Но тут ребята, убежавшие было вперед, гурьбой возвратились к нам. Им показалось, что мы слишком медленно тащимся, и надоело нас дожидаться.

Валька подошел ко мне и протянул кусок порядком измусоленного жмыха. Мне было не до еды, да еще карман моего платья вздувался от тети Агашиной лепешки. Я взглянула на приятеля исподлобья, но встретила такой сочувственный взгляд, что взяла жмых. И Вася не запретил мне его погрызть. Все ребята торопились в далекий путь к дому.

Митя Метелев, который редко разговаривал с малышами, да еще с девчонками, вдруг потрепал меня по плечу:

— Брось, Вася, ее пилить. Она вся с лица переменилась. Пошли лучше скорее домой.

— Никто ее не пилит, просто она испугалась. Да ты постой: домой, кажется, еще рано, — озабоченно сказал Вася, оглядывая всю компанию. — Зайдем за уголок, обдумаем одно дело.

Даже Глаша, которая, несмотря на усталость, продолжала скакать и вертеться, при Васиных словах остановилась как вкопанная и насторожила уши; Валька и Галя тоже присмирели и приблизились к нам.

Вася осмотрелся по сторонам и, заметив, что женщина в парандже, откинув черную сетку, пристально смотрит на нас, предложил отойти подальше. На перекрестке, где кончался дувал, было еще очень жарко. За углом старый узбек, в распахнутой у ворота белой рубашке, в засученных по колено штанах, поливал ведром из арыка улицу. Пришлось завернуть за следующий угол.

Теперь, когда ворота детского дома скрылись, мне стало гораздо спокойнее. Да и Васино участие подбодрило меня. Что касается ребят, то они, изнывая от любопытства, все время уверяли, что вот здесь-то и есть самое лучшее место для разговора.

Полкан бежал далеко впереди. Он спешил домой и не желал никаких задержек. Когда мы остановились посреди дороги и встали вокруг Васи, мой пес вернулся с недовольным тявканьем, но, видя, что на него не обращают внимания, присел у моих ног, а потом даже улегся в мягкой дорожной пыли.

— Говори теперь по порядку, Иринка, — приказал Вася. — Что с тобой случилось? Что за девчонка?

Я повторила все, что твердила им всю дорогу, даже когда злые пальцы Булкина впивались в мое плечо. Конечно, теперь было легче. Ободренная общим вниманием, я вспоминала всё новые подробности про девочку, стараясь убедить всех в том, что девочка была.

— А Булкин видел, как девочка лезла на дерево, или он потом пришел и просто тебе не поверил? — прервал меня Вася, когда я дошла до того места, как Иван Петрович ударил меня по губам и с криком «Никакой девочки!» потащил прочь от толстого карагача.

— Куда она делась? — недоумевала Глаша. — Может быть, там насквозь была дырка и она с другой стороны выпала?

— Постой, Глаша, — настаивал Вася, — видел он или нет?

— Да она же высунулась, когда он меня схватил. И еще крикнула: «Ой!» А потом, когда там хлопнуло, она так громко закричала: «А-а!» И нет ее! Конечно, он видел! — заревела я. — Только врет!

Все в недоумении переглянулись, а Валька опять погладил меня.

— За ней приедет отец, — захлебывалась я слезами. — Она так и говорила: «Папа будет ездить по всем городам и спрашивать: «А нет ли у вас Паночки Мосягиной?» Вот! Вот как ее зовут! Приедет, а ее нет, исчезла!

Валька совсем расстроился и рубашкой вытирал глаза. Он вообще-то был добрый; стоило ему увидеть чужие слезы, как он начинал хлюпать носом. Сейчас ему было жалко и меня, и исчезнувшую Пану, и ее отца.

— Подумаешь, какой вопрос! — сказала Глаша. — Пойдем обратно, пусть Иринка покажет дерево. Посмотрим, куда делась эта Пана.

— Да подожди же ты! — остановил ее Вася, поворачиваясь к молчавшему Мите. — Почему Булкин испугался и тащил Иринку от дерева и сам не заглянул туда? Да еще твердил, что не было этой девчонки, когда сам ее видел? Тут что-то не то.

— Он белый! — буркнула я и испуганно взглянула на Васю, но он не обратил на меня внимания.

— Может, девочка уже нашлась или ее сейчас хватятся, — резонно заметил Митя. — Самим нам искать некогда, пойдем скажем сторожу; он, кажется, добрый. И скорее давайте, а то меня тетка ругать будет. Мне еще надо вечером на Кауфманскую идти — розы продавать, — торопил Митя. Он просто не понимал, чего мы так волнуемся, и был уверен, что в крайнем случае девочка и без нас найдется.

— Ну, послушай, Митя: тут все подозрительно, — твердо сказал Вася. — Они… Только, чур, не болтать языком! — Он оглядел сердито всю ватагу, задержав подольше взгляд на Глаше. — Они контры. И сторож и Булкин. Глашка, оторву голову, если еще кому-нибудь ляпнешь!

Глаша сделала возмущенное лицо, но глаза ее бегали по сторонам. Язык-то у нее как раз был создан для распространения новостей. Вася махнул на нее рукой и повернулся ко мне.

— А ты говоришь, что в дупле были доски. Какие доски?

— Да я же не видела! Это Пана сказала: «Посмотри, здесь как домик, дно такое гладкое из досок». А я еще думала, что это белкино гнездо и там бельчата.

Тут кто-то из ребят, устав быть серьезным, фыркнул, и я замолчала, опустив голову.

— Ну, Иринка, — нетерпеливо тормошил меня Вася, — ты рассказывай. Широкое было дупло? Взрослый туда мог влезть?

— Влез бы… — неуверенно отвечала я, боясь, что опять кто-нибудь не поверит или засмеется.

— Откуда вы взяли, что Булкин и сторож контры? — перебил меня Митя. — И чего им делать в детском доме, если они контры?

Мы с Васей видели, что Митя да и все остальные ребята не могли взять в толк, почему Иван Петрович Булкин, которого все женщины в нашем да и в соседних дворах называли «обходительным таким мужчиной», «благодетелем чужого ребенка», вдруг оказался контрой. Пожалуй, Митя склонялся к тому, что в Васе говорила обида за побитую сестренку.

— Ну хорошо… — мялся Вася, все еще не решаясь говорить совсем открыто, — ну… в этом доме… Хорошо, я вам скажу… Только побожитесь, что никому не скажете.

— Пусть меня живую черти заберут, пусть у меня глаза лопнут! Пусть я провалюсь на этом самом месте, если я кому-нибудь скажу, — сияя, протараторила Глаша. — А Файке тоже нельзя?

— Никому.

— Ну, ей-богу!

— Честное слово без «че».

— Правда, правда, не скажу, — жалобно сказал Валька, который не умел божиться.

— Ну вот, — удовлетворился Вася. — Этот дом и парк чей был раньше? Буржуя, барина, который за белых. Нияз у него жил. Он видел, что у барина было оружие в ящиках, целая гора.

— Кошмой закрытая, — подсказала я, вспоминая рассказ Нияза, но Вася отстранил меня, чтобы я не мешала. Я переводила взгляд с Мити на Глашу, на Галю, на Вальку.

Изумление застыло на их лицах. Больше всего их убедило упоминание о Ниязе. Все ребята уважали его, считали настоящим героем, большевиком.

— Ну, дальше слушай, Митя. Когда басмачи убили отца и мать Нияза, он привел в этот дом красноармейцев, чтобы показать им оружие. А барин Череванов уже скрылся, и оружие исчезло.