Мира Смирнова - За окнами сентябрь

С Таней у него порвалась всякая связь. После смерти бабушки они больше не виделись. Первое время, приезжая, Таня стремилась повидать брата, но он избегал ее. Очевидно, благополучие, прочность Таниной жизни подчеркивали его неудачливость, неустроенность, еще больше принижали. Как-то Таня приехала во время очередного Петькиного срыва, и Вера попросила ее взять брата с собой. Пусть поживет у нее год, поработает там. Поселок небольшой, он будет на глазах, оторвется от дурных товарищей.

— Не обижайся, ма, но я не могу, — ответила Таня, — Никита будет против.

Это заявление не прибавило Вере симпатии к зятю. Ей захотелось напомнить, как Петька валялся в столовой, чтобы Никите было где жить, делился с ними чем мог, когда они были голодны. А теперь, когда они обеспечены выше головы (Таня рассказала, что они спорят, покупать ли машину), ей не приходит в голову хоть немного помочь брату.

Приезжая, Таня носилась по магазинам, накупала кучу ненужных, с точки зрения Веры, вещей, а перед отъездом разводила руками:

— Оказывается, я все просадила! Ма, одолжи мне на билет.

Но возвратить долг Таня всегда забывала. Вере казалось, что дочь вообще редко вспоминает о ней. Даже с пятидесятилетием Таня забыла ее поздравить. Нищий Петька, на неизвестно где добытые гроши, принес ей цветы, а от Тани не было даже телеграммы. Когда они встретились, Вера не выдержала и упрекнула ее:

— Мне все-таки полвека стукнуло. Все меня поздравили, кроме дочери.

— Разве? — удивилась Таня. — Подожди, подожди, что же тогда было? А! Республиканский смотр самодеятельности. Я возила наших и так закрутилась… Мы второе место заняли.

— Я в восторге, — отозвалась Вера.

Таня убежала и вернулась с дорогой лакированной сумкой.

— Это тебе, ма! — торжественно объявила она.

— Я не вымогаю подарков! — резко ответила Вера. — Оставь себе, я не возьму. Мне не шмотки нужны, а немного внимания.

И громоздкая, непробиваемая Танька расплакалась:

— Как у нас плохо получилось… больно, трудно… Я — свинья, знаю… эгоистка… от этого еще хуже…

Танины слова, слезы смягчили обиду. Вера поерошила густые волосы дочери, с удивлением заметив нити седины, и примирительно сказала:

— Ладно, Татьянище, не реви. Что уж теперь! Так сложилось. Я тоже во многом виновата.

— Ты прекрасный человек, ма, — всхлипнула Таня, — но… непрощающий… Ничего не прощаешь людям.

— Себе я тоже многого простить не могу. Но от этого не легче — уже ничего не изменишь.

Вечером, за чаем, Таня неожиданно спросила:

— Ма, почему ты тогда не вышла замуж за Глеба Сергеевича? У вас ведь к этому шло?

Вера молча пожала плечами.

— Из-за меня? — добивалась Таня.

— Во всяком случае, в большой мере.

— Какой я дурой была! — вздохнула Таня. — Была бы ты сейчас замужем, мне было бы куда спокойнее.

Вера усмехнулась: Танька верна себе — не о ее счастье печется, а о своем покое.

— А с отцом ты разошлась из-за него?

— Отец ушел от меня.

— К этой финтифлюшке? — возмутилась Таня. — Ну папенька!.. — И, помолчав, задумчиво сказала: — Я совсем иначе все понимала… Почему ты не поговорила со мной тогда, не объяснила? Я бы…

— Бы, бы, бы! — прервала ее Вера. — За голову иногда хватаюсь от этих «бы»! А жизнь — не магнитофонная пленка: не сотрешь, заново не напишешь.

Уезжая в этот раз, Таня простилась с несвойственной ей нежностью и пообещала:

— Я теперь часто буду писать, много, и… пора нам возвращаться.

Злополучную сумку Таня «забыла», но Вера, не умеющая менять своих решений, немедленно послала ее вслед бандеролью. Танька, очевидно, обиделась, долго молчала, а затем все пошло по-старому. Только к отцу у нее появилась открытая неприязнь.

«Как там «корифей науки» попрыгивает?» — иногда саркастически справлялась она.

Павел в конце концов защитил докторскую, и вскоре его назначили заведующим лабораторией.

После переезда на новую квартиру Вера виделась с ним очень редко. Жизнь разводила их все дальше и дальше. Он был очень занят, ездил на какие-то совещания и симпозиумы, — видимо, отвык от нее, потерял интерес.

Однажды приехала Лида узнать, согласна ли Вера на официальный развод. В рыжем парике и пятнистой шубе под леопарда она чувствовала себя шикарной, неотразимой, принимала эффектные позы и, утомленно прикрыв подведенные веки, цедила:

— Мне лично это необязательно, но Павлу, в его нынешнем положении, необходимо иметь безупречную личную жизнь. Придется узаконить наши отношения.

— Пожалуйста! — ответила Вера. — Узнайте, что нужно написать или подписать, а я — в любое время.

Но никаких действий за этим не последовало. Очевидно, это была инициатива Лиды. А через некоторое время появился и Павел. Большой, тучный, в хорошем костюме и модном, широком галстуке. Пахло от него «Шипром» и коньяком.

— Какой вальяжный! — развела руками Вера. — Но мастодо-онт!.. Вальяжный мастодонт!

— От тебя услышишь доброе слово! — засмеялся Павел. — А ты все такая же субтильная. Диету держишь — ничего не ешь?

— Главным образом не пью, — со значением ответила Вера.

— Немного для куражу принял… Темка очень щекотливая…

Он ходил по комнате, шумно дышал и непривычно гаерским тоном говорил:

— У тебя мило. Интеллигентное помещение… Можно так сказать? И ландшафт недурен… Вот в Швейцарии ландшафты — закачаешься! А ты еще вполне… Как говорится, «куды с добром»!.. Вполне прекрасная дама. Как насчет пажей-рыцарей?

— Сядь. Утихни, — приказала Вера.

Он послушно сел, закурил и затих.

— Ты зачем пришел?

— Плохо мне, Веруся, — грустно сказал он, — не состоялась жизнь.

— Чего тебе не хватает? — удивилась Вера. — Доктор наук, заведуешь лабораторией…

— Никудышный я завлаб, — прервал он, — идеешек маловато, характера нет… Терпят, потому что удобен. Никому не мешаю, со всеми в мире… Не уважаю себя! Как это у Фонвизина? «Честнее быть без вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану».

— «Без вины обойдену» тоже не сладко, — заметила Вера.

— Но хоть не муторно, — возразил он. — Да я не об этом. Что уж тут! Год до пенсии как-нибудь дотяну. Я к тебе за советом… На твой суд… Только ты без иронии… Отнесись серьезно.

— Слушаю внимательно.

— Совестно сказать: надумал жениться.

— Свежие новости! — воскликнула Вера. — Я же сказала Лидии…

— Не на ней. Аспирантка у меня есть. Славный человечек, чистый. Мать-одиночка. Ребятенок у нее трехлетний… Дедом меня зовет… Некрасивенькая, зато романсов не поет… помолчать может… ходит в темненьком — глаза отдыхают… Так мне около нее хорошо, покойно…

— Неужели ты решишься ломать жизнь? Начинать все заново? — всплеснула руками Вера. — У тебя хватит сил? В твоем возрасте…