Мира Смирнова - За окнами сентябрь

Она сознавалась в своем невежестве с таким покоряющим простодушием, что Римма невольно забеспокоилась:

— Слушай, способная, а просчитаться не боишься? Или запишешь что-нибудь не туда, не так.

— Как начала работать, все недостачей пугали. Так это неуковыры с недостачей сидят, а мы с остаточком! — она звонко шлепнула себя по карману, гордясь своей ловкостью и деловитостью.

Римма прямо опешила: Шурка не только не стесняясь говорила о своих махинациях, но даже хвасталась ими. Римма не очень понимала, откуда берется «остаточек» — обсчитывает? Обвешивает? Поэтому спросила:

— А остаток… он как получается?

Шурка вытаращила на нее глаза и расхохоталась на всю улицу:

— Ну, ты недоразвитая какая-то!

Отсмеявшись, она серьезно и наставительно сказала:

— Пять-десять грамм недолью-недовешу — клиенту ущерба нет. Что ему эти граммчики? А у меня за день и набирается.

Римме стало очень интересно. Как ни странно, последнее время она много думала о воровках. Кончался ее первый сезон в театре, а она играла только эпизодики да еще вводы-замены. Борис посоветовал ей взять какую-нибудь интересную роль, приготовить самостоятельно и показать — вдруг и получится. После долгих раздумий Римма выбрала роль воровки Соньки в пьесе Погодина «Аристократы» и начала работать. Текст роли ей очень нравился, но психология ее героини была непонятна: воровство — преступление, позор, что же думает человек, идя на это? Как оправдывает себя? Что его толкнуло? И вот перед ней стоит такая симпатичная девчонка и без тени смущения, как об обыденном, говорит о воровстве. Римма посмотрела на «начинающую Соньку», как сразу мысленно окрестила Шурку, и с интересом спросила:

— И что ты думаешь при этом?

— А чего мне думать? — удивилась Шурка. — Делаю, что положено, и слова всякие говорю.

— И не боишься, что тебя за руку схватят?

— Что я, в карман кому лезу? — она с искренним недоумением смотрела на Римму. — Есть бесстыжие — по пятнадцать граммов экономят, так и сидят в жалобах по самую маковку, а мне одни благодарности за культурное обслуживание.

Она еще и гордилась своей «честностью».

Они дошли до трамвая и разъехались в разные стороны.

На следующий день Шурка явилась с визитом. Вечер был свободный, и Римма, закрывшись в своей комнате, билась над ролью. Ей казалось, что в Соньке сидят озорство, удаль, и придумала, что посреди мирного разговора она внезапно взлетает на скамью и пронзительно свистит. Скамьи не было. Римма вспрыгивала на тахту и, заложив два пальца в рот… издавала шипение. В тот момент, когда у нее наконец вырвался разбойничий свист, дверь приотворилась, мама сказала: «К тебе пришли», и в комнате появилась Шурка. Она обалдело уставилась на Римму и шепотом спросила:

— Сдурела?

Римме нужно было закрепить найденное, и она снова пронзительно свистнула.

— Ты чего хулиганишь? — укорила ее Шурка. — В доме нельзя свистеть — деньги высвистишь.

— Наоборот! Выучусь как следует, смотришь, и прибавят. — На всякий случай она снова свистнула.

— Ты кто? Милиционерка?

— Артистка.

— Ну да?! — Шурка смотрела с восхищением. — В кино тебя показывают?

— Увы, пока не показывают, — созналась Римма. — Я в театре работаю.

— Не бывала я в театрах. А там свистят?

— Теперь нет. Теперь публика вежливая, не нравится — уходит тихо.

— Так чего же ты? — Шурка была окончательно сбита с толку.

— Для роли. Сыграть хочу одну красоточку-воровочку… вроде тебя… — бросила Римма.

— Говори, да не заговаривайся! — повысила тон Шурка. — Воровку нашла!

«Ничего не понимает», — подумала Римма и, продолжая еще соизмерять ее с Сонькой, больше для себя, сказала:

— Моя, конечно, крупнее, прожженней, да и старше. Лет тридцати. Тебе сколько?

— С двадцатого года я.

— Значит, мы одногодки. Ну, садись, Александра, рассказывай. Как дела? Много сегодня сэкономила?

— Восемьдесят… Плохой день. Домой пришла — Валерка в вечернюю работает. Хозяева мои в комнате закрылись — друг на дружку любуются, вот и надумала к тебе.

Сегодня, возвращаясь домой, Римма на лестнице встретила высокого широкоплечего парня, из-под пиджака у него выглядывала тельняшка. Он вежливо, но сдержанно, не навязывая знакомства, поздоровался с ней. Она поняла, что это Шуркин муж, и подумала, как обманчива внешность: этот ясноглазый, с открытым лицом парень терпит, а может быть, и поощряет воровство жены.

Она рассказала Шурке об этой встрече, та просияла и затараторила:

— Он, он, Валерочка мой! Я ему про тебя сказала, он довольный стал. «Дружи, говорит, Шура, с культурной женщиной, ума набирайся». Ты заходи к нам, и его к тебе притащу… — она вдруг как с разбега остановилась и, наклонившись к Римме, внушительно предупредила: — Только ты при нем не брякни чего.

— Про что нельзя «брякать»?

— Про то… про экономию.

— А он не знает? — обрадовалась Римма.

— Ты что! — замахала на нее руками Шурка. — Он и так все зудит: «Не делом занимаешься. Иди к нам в фабзауч, специальность получишь». Нужна мне его специальность! — пренебрежительно усмехнулась она.

— Постой! — ухватилась Римма. — Значит, мужу ты сказать боишься?

— Я ж говорила: идейный он, не от мира всего. Если какую десятку в хозяйство прибавлю или по мелочи куплю чего, он сразу как с ножом: «Откуда? Где взяла?»

— Куда же ты деньги деваешь?

— Под матрац, — деловито ответила Шурка. — Коплю.

— А потом что с ними делать будешь?

— Как накоплю много… — Она произнесла «много» с таким жадным придыханием, что оно стало объемным, многомерным и у Риммы перед глазами явилась гора золотых червонцев, которых она никогда не видела.

— Сколько, например? — ей стало интересно, как Шурка понимает «много».

— Сто тысяч, — негромко, но решительно ответила та. — Тогда куплю кошелек или сумку и скажу: «Вот, Валерочка, нам счастье привалило — на улице нашла».

— Не поверит! — рассмеялась Римма примитивности Шуркиного плана. — А поверит — в милицию отнесет. Раз ты нашла — значит, кто-то потерял, надо вернуть.

— Он хоть идейный, а не такой дурак, чтобы от счастья отказываться, — с ожесточением отозвалась Шурка.

— Какое же тут счастье? — закричала Римма. — Ты пойми! Кто такие деньги при себе носит? Кассиры. Если кассир потерял — ему в петлю или в тюрьму. Как же можно не отдать?

— Так их же никто не терял! — тоже заорала Шурка.

— Но он же тебе поверит, что нашла. А не поверит — выгонит. Или деньги потеряешь, или мужа. Выбирай.

Шурка растерялась. Помолчав, она нерешительно спросила:

— А может, сказать: по займу?

— Ты еще скажи: по трамвайному билетику, — отмахнулась Римма.

— Чего ж делать? Присоветуй.

— Не красть.

— Заладила сорока про Якова — одно про всякого! — зашипела Шурка. — Чего я краду? Пять грамм — это ж кроха масюпусенькая!