Мира Смирнова - За окнами сентябрь

Зав. роно протянул ей руку, сказав:

— Поздравляю вас, Римма Александровна, и благодарю…

— У меня руки грязные… — совсем растерялась она.

— Все равно с удовольствием пожму, — засмеялся заведующий. — Не могу себе представить, как вам удалось за такой короткий срок увлечь детей, столько сделать. Очевидно, у вас педагогический дар.

Римма окончательно смешалась: о педагогике она понятия не имела.

Ее окружили женщины, всем хотелось расспросить о своих детях. Римма не знала, кому и что отвечать. Спас ее директор, сказав:

— Римма Александровна устала, ее ждут ученики. Устроим родительское собрание, и она вам все расскажет.

Римма с благодарностью посмотрела на него, быстро сказала:

— Спасибо, до свидания, — и убежала.

Спектакль имел неожиданный резонанс. Придя на очередное занятие, она застала в классе толпу ребят, ее ученики потерялись среди них.

— В чем дело? — удивленно спросила она.

И в ответ услышала: «Мы тоже хотим!», «Пришли поступать», «Запишите нас».

Римма растерянно посмотрела на них, сказала: «Подождите минуту», помчалась к директору и влетела в кабинет с криком:

— Лев Иванович, посмотрите, что у меня делается!

— Что такое? — испуганно вскочил он.

— В классе пятьдесят… восемьдесят… сто человек… не знаю.

— Фу как вы меня напугали, — сердито сказал он. — Не могу привыкнуть к вашей эмоциональности. Что вы всполошились? Это же прекрасно, что дети к вам идут. Откроем новые группы, прибавим вам часы. Кстати, — улыбнулся он, — есть распоряжение зав. роно увеличить вам зарплату вдвое.

— Так много? Сразу? — ахнула Римма.

— Случай небывалый, тем не менее это так. А ребят прослушайте, совсем неспособных не берите, а остальных надо принять.

И Римма набрала больше пятидесяти новых учеников, среди них было шесть мальчиков! Несколько человек оказались очень способными. Она решила ставить «Славу» Гусева — пьеса у нее на слуху, мизансцены помнит. «Слава» — взрослая пьеса, но Римма сделала купюры в любовных сценах, притушила их, а тема героизма, подвига, славы нужна ребятам.

Распределив роли — девочек три состава, мальчиков один, — она с энтузиазмом взялась за работу. Дело пошло, хотя пьеса трудная — в стихах. Она решила выпустить спектакль к ноябрьским праздникам.

Но в начале октября ее налаженная жизнь рухнула — пришло извещение о гибели Бориса.

Римма не помнила, как дошла до комнаты, что делала потом, чувствовала одно: ее жизнь тоже кончилась.

Из школы вернулась Ляля и удивленно спросила:

— Почему ты лежишь? Тебе же скоро на занятия. Заболела?

Римма молчала. Лялька подбежала к ней, начала тормошить, спрашивая:

— Что с тобой? Не молчи! Объясни…

Римма окаменела. И тут Ляля заметила в ее сведенной судорогой руке бумажку. С трудом разжав пальцы, достала, прочла и с плачем упала возле дивана, обняв неподвижную Римму.

Ляля никогда не видела Бориса, но столько слышала о нем, что поняла глубину Римминого горя, растерялась перед ним…

Выбежала к автомату — позвонить Наталье Алексеевне, — автомат не работал. Тогда она бегом — боялась надолго оставить Римму одну — понеслась в Дом пионеров, вбежала к директору и, задыхаясь, выговорила:

— У Риммы Александровны убит муж… Можно, я позвоню бабушке?..

— Какое несчастье… — печально проговорил директор и, вздохнув, подвинул к ней телефон: — Звони, звони сколько нужно.

Наталья Алексеевна, помолчав, медленно выговорила: «Сейчас приеду» — и повесила трубку.

Дома Ляля застала Римму в том же положении. Приехала Наталья Алексеевна, горько сказала:

— Прекрасный человек был. В высшей степени порядочный. — Пощупала пульс на безжизненной руке дочери, попыталась дать ей какое-то лекарство, но не смогла разжать стиснутые зубы.

Три дня Римма ничего не ела, что после блокадного истощения было очень опасно. Потом, подчиняясь настояниям матери, слезам Ляли и желая, чтобы ее оставили в покое, заставляла себя съесть ложку, другую, сделать глоток, затем молча отодвигала еду и снова ложилась на диван, лицом к стенке. С момента получения «похоронки» она не выговорила ни слова. Она ничего не замечала, была погружена в мысли о муже. День за днем вспоминала их короткое счастье, — от первых его слов: «…принимают из детского сада…» до последнего прощания у ворот госпиталя: «…ты у меня молодчина! У нас еще все впереди!» — все больше утверждаясь в мысли: «Не смогу жить без него…»

Однажды Наталья Алексеевна, выбившись из сил, уговаривая Римму немного поесть, случайно сказала нужные слова:

— Борис бы тебя осудил. Он погиб за то, чтобы ты, чтобы все мы были живы, а ты стараешься уморить себя.

Слова «он бы осудил тебя» прочно осели в ее сознании. После его ухода на фронт все его распоряжения, просьбы она свято исполняла. И она внезапно подумала: «Если бы я погибла, а он остался жить, хотела бы я, чтобы он умер?» И вздрогнула: «Нет! Нет!.. Нет!»

С этого дня ее мысли были заняты одним: «Как мне жить?.. Как найти силы жить без него?..»

И тут случилась новая беда. Вечером пришла сестра из клиники:

— С Натальей Алексеевной худо. Живо собирайтесь, девочки, я за вами на «санитарке» приехала.

Римма с трудом спустила ноги с дивана и тусклым, ломким голосом спросила:

— Что с ней? — Это были ее первые слова после гибели мужа.

Двое суток Римма просидела возле матери, вглядываясь в ее синюшное лицо, прислушиваясь к трудному дыханию, и думала: «Я ее довела… Эгоизм горя. Забыла обо всех, кроме себя…»

Болезнь Натальи Алексеевны заставила Римму вернуться к жизни. Она с необычной для нее нежностью ухаживала за матерью, ловила малейшие признаки улучшения, старалась показать, что с ней, Риммой, уже все благополучно: ела на ее глазах, пыталась говорить — от потрясения у нее почти пропал голос. Так они вместе поправлялись.

Каждый день приезжала Лялька, привозила еду, присаживалась на корточки перед Риммой, заглядывала ей в лицо, с надеждой спрашивая:

— Может быть, тебе чего-нибудь хочется? Ты только скажи — мы все сделаем.

Римма опускала свою невесомую руку ей на голову и тихо отвечала:

— Спасибо, Ляль, мне ничего не нужно.

В первых числах декабря на той же «санитарке» Ляля привезла их домой. Комната сверкала чистотой, было тепло, их ждал вкусный обед — Ляля как могла приготовилась к встрече.

И в который раз Римма подумала: «Мы бы пропали без Ляльки». О том, что в ту страшную зиму девочка погибла бы без них, она никогда не думала.

Вскоре Наталья Алексеевна заявила, что чувствует себя уже хорошо, дальше бездельничать ей вредно, и вышла на работу.

— А я работать еще не могу, — печально сказала Римма, — нет голоса. Наверно, меня уволят…

Лялька немедленно понеслась в Дом пионеров. Лев Иванович пообещал вечером зайти.