Георгий Шолохов-Синявский - Далекие огни

Володя подпрыгнул, уперся в край стола руками, приподнялся, стараясь стать вверх ногами.

В двери появилась Анна Петровна. Володя спрыгнул на пол, смущенно одергивая рубашку.

— Вижу, дел у тебя много, — сказала она с усмешкой. — И сапоги, выходит, не тяжелые… Брось-ка ты выкаблучивать, — натаскай в бак воды.

— А при чем тут сапоги? — буркнул Володя. — Я их у вас куплю.

— Что такое? Ха-ха… — незлобиво расхохоталась Анна Петровна. — Купишь? А я не продам…

— Если вы хотите, чтобы я таскал за них воду… — начал было Володя, но Анна Петровна подошла к нему, сердито дернула за вихор.

— Ты дурачок, — сказала она внушительно: — Понимаешь? Дурачок. Иди и делай, что тебе велят.

Володя почувствовал, как что-то жгучее загорелось в нем. Это было чувство оскорбления, стыда, злости. Он побледнел, губы его задрожали. Он даже выпрямился, порываясь сказать что-то дерзкое, но на голову его легла полная, теплая рука хозяйки. Гладкая белизна ее кожи точно ослепила Володю.

Анна Петровна легонько оттолкнула его.

— Как тебе не совестно… Ты благодарить должен, что к тебе так относятся.

Голос ее звучал сухо. Она вышла, важно подняв голову. Володя почувствовал себя пристыженным, подавленным, ничтожным.

Разве не правда, что с ним обращались совсем неплохо? Разве жена мастера не оказывала ему внимания? Но почему он так оскорблен?

Разве он не должен благодарить этих людей, подчиняться им во всем и работать, работать — таскать воду, рубить дрова, писать табели?

Эх, поскорей бы освободиться от всего этого, стать совсем взрослым, равным таким людям, как Михаил Степанович, которого даже жандармы боятся! Поскорее бы сделать что-нибудь удивительное, большое, хорошее, чтобы после никто не посмел заставить его носить воду!

Володя вышел из конторы, взял ведра и коромысло, уныло побрел к колодцу. Издали он увидел — стражники все еще медленно расхаживали по путям. Запустить бы в них камень!..

«А я знаю… Ага!.. — мысленно кричал он. — Я знаю этого человека, которого вы ищете и боитесь! Он лучше всех вас. Он большой, добрый и умный. И я стану таким же, как он!»

Сладкая злость распирала его. Хотелось швыряться камнями, дерзить, может быть, даже разбить в казарме окна, и совсем не хотелось носить воду. Надоело быть послушным, покорным и молча, по-ребячьи разинув рот, прислушиваться к разговорам взрослых.

Он опустил на веревке ведро в глубокий колодец, зачерпнул воды и стал вертеть ручку ворота с такой быстротой, что ведро билось о каменные стенки колодца, звеня и расплескивая воду… И вдруг, ударившись о перекладину сруба, оторвалось и полетело вниз.

Володя замер, но тут же сердито сплюнул, пробормотал:

— Ну и пусть. Туда ему и дорога.

Но другое ведро он вытащил с большей осторожностью.

Возвращаясь в казарму с коромыслом и одним ведром, он встретил у калитки прислугу Друзилиных — Феню.

Тонкая, как оса, подвижная и крикливая, с бирюзово-зелеными глазами кошки и маленьким острым личиком, густо усеянным грязноватыми веснушками, она отпугивала Володю откровенной грубостью, насмешливостью и бесстыдством. Она была старше его года на два, но в знании дурного в жизни могла похвастать и перед взрослыми. Острая на язык, она щеголяла, как заправская торговка, уличным красноречием, заигрывала с рабочими, и Володя не раз видел, как плотник Стрюков прижимал ее в дровяном сарае, и она, сопротивляясь, возбужденно взвизгивала. При встрече с Володей Феня презрительно жмурила свои прозрачно-зеленые глаза, злобно щипала его, приговаривая шепотом:

— Конторщик — рваные штаны… Мастерихин угодник…

Володя побаивался ее и вместе с тем не мог избавиться от желания притиснуть ее где-нибудь в углу так же, как тискал ее Ефрем Стрюков.

Однажды он попробовал проделать это, подчиняясь первому стыдному желанию, но Феня так больно ударила его по лицу мокрой тряпкой, что Володя злобно закусил губы, бросился на нее с кулаками. Отмахиваясь, Феня сказала с презрением:

— Теля сопливое, и оно — туда же…

После этого Володя ее избегал, а Феня дразнила его, кляузничала на него Анне Петровне и всегда стремилась сделать какую-нибудь каверзу. Володя откровенно невзлюбил ее и уже подумывал о том, как при первом случае отдерет ее за косы, хотя и сомневался в своей победе: у Фени были жилистые и ловкие, не по-девичьи сильные руки.

Но вот однажды он увидел болезненно сгорбленного отца Фени, многодетного путевого сторожа. Отец пришел сообщить дочери о каком-то семейном горе. Долго просил о чем-то Друзилина и ушел, не простясь с Феней. Володе запомнилась его сутулая кривоногая фигура в рваном пиджаке с желтой, похожей на бубновый туз, заплатой на спине. Феня убежала в сарай. Володя пошел вслед и увидел: девушка сидела на груде старых шпал и, уткнув лицо в колени, горько плакала… Володя вспомнил свою сестру Марийку и, как мог, стал утешать Феню. Но девушка только сердито прикрикнула на него. С этой поры, даже в минуты озлобления против Фени, Володя не мог избавиться от воспоминания об ее жалком заплаканном остреньком лице…

…Неся в одной руке ведро, а в другой коромысло, он с невозмутимым видом хотел было пройти мимо девушки.

— А где другое ведро? — насмешливо спросила Феня. — И не стыдно: парень, а по одному ведру носишь!

— Не твое дело, — пробормотал Володя, отталкивая девушку коромыслом. — Я бросил другое в колодец. Бросил нарочно. Понимаешь?

На лице Фени отразилась злобная радость, она всплеснула руками.

— А-а… Вот я скажу мастерихе… Ага… Вот и скажу!

— Говори!.. — Володя поставил ведро, угрожающе приблизил к Фене побледневшее лицо. Ноздри его раздувались. Я не буду больше носить воду! Ты носи… Ты… Это не мое дело! А лезть будешь — гляди…

И он замахнулся коромыслом. Глаза девушки изумленно округлились, она вскрикнула, отстраняясь:

— Ах ты, конторщик — рваные штаны! Да ты это что же, а? Да я как скажу мастеру…

Володя уже не сдерживал ярости. Он с силой отшвырнул коромысло, опрокинул ногой ведро. Вода разлилась.

— Что? Ну? — спрашивал он, сверкая глазами. — Иди, говори! А я не пойду по-воду… Не пойду!

И он, еще раз толкнув ногой ведро, бросился в контору и заперся там на крючок. Склонив на стол голову, слышал, как выбежавшая на шум Анна Петровна о чем-то расспрашивала Феню и та, захлебываясь и привирая (что казалось Володе), рассказывала о неслыханной дерзости табельщика.

Он ожидал, что в дверь постучат, войдет Анна Петровна и скажет, чтобы он немедленно убирался.

«Ну, и пусть… Пусть…» — думал Володя.

Он представил себе, как мастер будет делать ему выговор: «Так-то ты, Дементьев, отблагодарил меня за подарок…» — и как он ответит ему с достоинством: «Я не обещал вам носить за сапоги воду, мое дело писать табели и рапорты, гонять дрезину, работать на путях, а носить воду — это дело Фени…» И вообще он занят большими мыслями. Он даже знаком с некоторыми людьми… Да… Так и скажет: «Знаком с некоторыми людьми…»