Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Доставая из шкафа платье, Ася заметила, что там нет скрипки, — она спрятала ее туда после того, как Виктор приходил последний раз — за вещами.

— Мама, а где скрипка?

Не откликаясь, Прасковья Степановна усиленно застучала посудой. Она решила ничего не говорить дочери о случившемся за время ее отъезда.

— Мама, где скрипка? — снова спросила Ася.

— Убрала под кровать. Мешает только в шкафу. — Прасковья Степановна вошла в комнату. — И зачем ты оставила ее? Говорят, вещь оставить — в этот дом возвращаться. А нам — лучше позабыть... не станет он человеком...

У нее чуть не вырвалось, что ее вызывали в милицию. Рябой милицейский капитан снимал с нее долгие допросы. Настойчиво выспрашивал о Викторе Дмитриевиче всякую, даже самую незначительную мелочь. Она не поняла, и никак не могла добиться от капитана: что же натворил ее бывший зять? В переполохе представляла самое страшное: грабеж или убийство, — пьяница на все способен. Вспоминала неприятности, причиненные им дома, и говорила капитану:

— Подлец он. Уже давно надо бы судить его! — Испугавшись резкости и грубости своих слов, она вдруг думала о Викторе Дмитриевиче совсем иначе. Лишь от бабьего страха могла взбрести в голову мысль об убийстве или грабеже. Неспособен он на это. А платья Асины? Нет, то совсем иное. И она опять говорила капитану: — Он ведь хороший, очень хороший человек. Если надо, вы, конечно, судѝте его. Только помягче. Ну предупредите, чтобы понял как следует... Передачу нельзя принести ему? Где он сейчас?..

Надев единственное выходное платье, Ася оглянулась на мать:

— Почему ты думаешь, что Виктор не станет человеком?

— А ты не так думаешь? Зря. — Прасковья Степановна вытерла руки о передник и поправила Асе загнувшийся сзади воротничок. — Погоревали — хватит... Вот какая ты у меня красавица. Засматривались, наверно, на тебя?

Ася не хотела продолжать этот разговор. Красавица... а жизнь оказалась изломанной, несчастливой... Может быть, и правда надо было отдать скрипку, чтобы уж ничто больше не напоминало о невозвратимом?..

Она опоздала к началу. Щербинин сказал:

— Еще минутой позже — и я ушел бы.

Но Ася была уверена — не ушел бы, а может быть, без нее и совсем бы не пошел на вечер.

Щербинин — хороший, умный, красивый, честный. Женщина, которая полюбит его, может быть счастлива...

Ася не сумела додумать этой мысли до конца. Они уже поднялись в фойе.

Концерт открылся выступлением скрипача. Когда объявили его фамилию — Левитин, — Ася вспомнила, что у Виктора был старшекурсник Левитин, Может быть, он?

В строгом черном костюме на сцену вышел Левитин... Он!.. И похож и не похож. Осталось в нем что-то мальчишеское — в угловатой подвижности, в привычке быстрым взмахом головы откидывать назад густые волосы. И появилось что-то новое — совсем взрослое: уверенность в жестах, в лице, манере держаться. Ася знала, от кого он воспринял эту знакомую ей манеру, — от Виктора. Первый раз она слышала Левитина в студенческом концерте весной сорок шестого года... Семь лет!..

Все эти мысли пронеслись неуловимо быстро. Вниманием Аси овладела музыка, и вместе с ней на время всё оттеснили воспоминания о Викторе... Его ученик играет! А сколько бы он еще мог воспитать музыкантов. Как бы он был нужен многим и многим людям...

Она оглянулась, будто надеясь на несбыточное — увидеть где-то здесь Виктора... Нет, его не было. Он только в растревоженной памяти...

Левитин кончил играть. Не считаясь с тем, что это невежливо и нехорошо, Ася молча встала и пошла к выходу. Ей казалось, что на нее смотрит весь зал. Но все смотрели на сцену, аплодировали и вызывали скрипача.

Спускаясь в гардероб, она все еще слышала то затихающие, то нарастающие глухие всплески аплодисментов.

— Рано уходите, — сказал гардеробщик, помогая ей надеть пальто. Она не ответила.

В гардероб сбежал Щербинин. Он отдал гардеробщику свой номерок, тронул Асю за руку:

— Подождите, я провожу вас.

— Не надо, — сказала она. — Очень прошу... не надо... И не сердитесь, но никуда и никогда больше не приглашайте меня...

Гардеробщик повесил снятую уже шубу Щербинина, положил его номерок на барьер. Когда хлопнула выходная дверь, он окликнул Щербинина, медленно поднимающегося по ступенькам:

— Гражданин, номерок свой возьмите, пожалуйста...

Домой Асе идти не хотелось. Мать пристанет с расспросами: «Почему вернулась так рано? Почему ушла с вечера?» Можно сказать, что устала после дороги. Но нет, лучше ничего не говорить.

Она решила дойти до Невского и там сесть на автобус, — все-таки позже вернется домой.

Погода испортилась. Над Литейным мостом в проводах гудел ветер. Грохоча металлическими щетками, проползли тяжелые машины, — очистили проезжую часть и засыпали решетки рыжим снегом. Снег жестко скрипел под ногами.

Ася чувствовала себя так, словно сделала сегодня что-то нехорошее по отношению к Виктору. Но что, что?.. Ее нестерпимо стала донимать мысль — имела ли она право выгонять его на улицу? Ведь если с ним что-нибудь случится, она всегда будет считать себя виноватой. Может быть, все-таки надо было не выгонять его, а еще раз попробовать помочь? Но как она могла это сделать, если уже не было никаких сил, никакой веры?.. Неужели один и тот же человек обучил этого молодого блестящего скрипача — и украл ее платья? Нет, платья украл другой Виктор. Водка сделала его вором... Ну хоть бы узнать — где сейчас Виктор, что с ним? Он же совсем одинок. Надо бы помочь ему. Пусть нет веры. Но есть страшная боль за гибнущего человека.

Ася решила, что эта боль особенно сильна оттого, что она вот только что видела большую жизнь, видела людей в степи, и здесь — в Доме культуры, и все, все они работают, живут, радуются, а где-то сбоку валяется, а может, понуро бредет одинокий, спившийся, но тоже ведь человек. Чтобы он был прежним, чтобы мог сегодня выйти на сцену, как его ученик, надо было не жалеть его, а быть жестокой... И эти мысли пришли поздно, слишком поздно... все уже свершилось...

Она остановилась, схватившись за перила решетки, чтобы не упасть. Острая боль — отчаянная, подкашивающая ноги — ударила в сердце и не отступала.

Держась за перила, Ася раскрытым ртом тяжело хватала воздух. В сероватой темноте виднелась ночная зимняя река. Недавно, наверно, прошел ледокол, и местами маслянисто чернела вода, вся в тусклых желтых отблесках далеких огней.

Вот так же, только на берегу Мойки, Ася стояла около решетки, ожидая Виктора от врача. И вода в реке была тогда тоже жирной и черно-желтой...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На выписном пункте Виктор Дмитриевич получил свою одежду. Сейчас она показалась ему особенно постыдной. Его заставили расписаться в какой-то квитанции и дали поношенную шапку, похожую на солдатскую. Он переоделся, натянул шапку поглубже на уши.