Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Солнечный морозный день с туго скрипящим под ногами снегом, с криками детей, катающихся на ледяных горках во дворах и скверах, — был слишком весел для бездомного человека, не знающего, с чего же начинать ему свою новую жизнь.

Засунув в карманы стынущие руки, Виктор Дмитриевич шагал по людным улицам, останавливаясь около объявлений о наборе рабочих. Он читал эти объявления и брел дальше.

«Оперная студия Консерватории объявляет конкурс на замещение свободных вакансий в оркестре...» Требуются, требуются, требуются...

А кому нужен бездомный и оборванный пьяница, выброшенный из жизни?

Он машинально забрел на Крестовский. Страшась встретиться с Асей или Прасковьей Степановной, прошел мимо своего дома. Сгибая плечи, оглянулся на окна. И здесь — он тоже не нужен...

Кто поможет? Жора обещал устроить на строительство. Но где найдешь Жору?

Иззябший и проголодавшийся, поздним вечером Виктор Дмитриевич отправился к дяде Коле. Остановился у щита с афишами около Военно-медицинской академии. Хотел попросить у кого-нибудь папиросу, но так и не отважился. Проторчав минут десять, пересмотрел все до единой афиши. В Выборгском доме культуры вечер встречи новаторов с научно-техническими работниками. В Кировском оперном — «Евгений Онегин»... Закрыв глаза, он увидел яркий бархат на бортах лож, люстры, шелестящих программками людей. Почти как при галлюцинациях, отчетливо услышал разноголосицу настраиваемых инструментов, тоненький стук дирижерской палочки, заставивший стихнуть все остальные звуки...

Люди работают, ходят на вечера, в театр. Мир, жизнь, музыка — как он далек сейчас от всего этого! Занят только одним — где ночевать...

Сидя в постели на поджатых под себя, скрещенных ногах и скребя заскорузлыми пальцами щетинистый седой подбородок, дядя Коля молча выслушал рассказ Виктора Дмитриевича обо всем, что случилось с ним. Сонно моргая веками, разрешил переспать в углу. Но только одну ночь.

— Теперь строго стало, частенько заглядывает участковый. — Ложась, он спросил с усмешечкой, кося одним глазом в сторону нежданного ночного гостя. — А может, ты и в самом деле псих, Витька? Может, тебя зря выпустили из сумасшедшего дома? Ты мне нос не откусишь ночью?..

Валяясь в углу на плоском дырявом тюфяке, Виктор Дмитриевич промолчал, думая о том, как он начнет завтрашний день.

По больничной привычке проснулся он рано — в этот час дежурная сестра всегда разносила утренние лекарства.

Бесцветный и по-зимнему долгий рассвет.

Едва протерев глаза, дядя Коля достал бутылку.

— Выпьем за благополучное выздоровление солиста императорских театров! — предложил он, разливая водку в мутные граненые стаканы с выщербленными краями.

Виктор Дмитриевич вяло отказался. Его не пугало, что снова повторится приступ белой горячки. Умирать так умирать! Так жить — тоже не лучше! Но не хотелось вторую жизнь начинать со старого.

— Брось ломаться, Витька! — крикнул, всхрапывая, дядя Коля и сунул в руки ему налитый доверху стакан. — Все равно, и на этом свете не сладко, и на том — никто нас не ждет. Водочкой, дай бог, только и утешишься... Пей до дна, будет еще одна... Пей умненько, и завтра дадут... Не бойся. Как ты раньше глушил, можно и с ума сойти. А немного — тебе даже надо сейчас. Замерзнешь сразу на улице... шуба-то твоя на рыбьем меху и на горячей вешалке, мил-господин...

Хотя самому претило, устоять Виктор Дмитриевич не смог. Для тепла и храбрости, конечно, надо. Еще неизвестно, где придется бродить и ночевать. После выпитого в душе поднялось что-то тошное и омерзительное до головокружения.

С гнетущим чувством неприязни и презрения к самому себе он ушел утром от дяди Коли, твердо решив сейчас же устроиться на работу. С этого, и только с этого надо начинать честную жизнь.

Но куда устраиваться? Кроме музыки, нет никакой профессии. Пойти учеником, чернорабочим? Другого выхода нет. Это — единственное спасение.

На первых порах решительности хватило лишь на то, чтобы перечитать десяток объявлений, зайти на несколько заводов и, греясь, посидеть там в конторских коридорах. Но открыть дверь хотя бы в один отдел кадров — смелости недостало. Остановила мысль, что нельзя идти на серьезный разговор, когда от тебя пахнет водкой. Надо подождать, пока выветрится запах. А внешний вид? Одно латанное-перелатанное пальто чего стоит. В этаком одеянии не то что на хороший завод, уборные чистить — и то не возьмут... Но так можно найти еще тысячи всяких причин, тянуть до бесконечности и ничего не сделать...

Первый же разговор на заводе едва не отнял у него решимость. Сухо постукивая костяшками согнутых пальцев по столу, инспектор отдела кадров очень вежливо — даже как будто с сожалением — сказал ему: «Штат уже полностью набран». Но Виктор Дмитриевич прочел в его глазах изумление: неужели и в наше время еще есть такие оборванцы?

На другом заводе, узнав, что он только вчера выписался из психиатрической больницы, начальник отдела кадров — весь какой-то розовый, мягкий, с пухлыми руками, — отодвинул от него письменный прибор с бронзовой Венерой между двумя чернильницами и запер в ящик тяжелое мраморное пресс-папье. Держа руку на пуговке звонка и не давая опасному посетителю произнести ни слова, он предложил представить заключения врачей, стать на учет в диспансер, пройти медицинскую и трудовую комиссии, словом — наговорил столько, что, не дослушав, Виктор Дмитриевич хлопнул дверью...

На третьем заводе, за Московской заставой, где он, наученный опытом, умолчал о своем пребывании в психиатрической больнице и где уже согласились было взять его разнорабочим и дать место в общежитии,— неодолимым препятствием оказалось отсутствие в паспорте прописки...

Так что же делать?..

Он протолкался на улицах до самого вечера. Потянул жесткий восточный ветер, понес над улицами сухой, шуршащий снег. Бродить становилось уже невмоготу. Идти ночевать на вокзал или на переговорную станцию он не рискнул. Долгую ночь провел на лестничной площадке в каком-то доме, а утром пошел на рынок. Разыскал знакомых продавцов, сумел немного заработать — и к вечеру напился.

Выйдя из подвального буфета около кинотеатра, Виктор Дмитриевич увидел прямо перед собой сестру, принимавшую его в больницу. Он отвернулся и, расталкивая людей, побежал.

Уже достав из сумочки свой билет в кино, Леля Мартынова заметила пьяного Новикова. Значит, не смог удержаться после больницы. Плохо дело. Чего доброго, снова полезет в петлю.

Если Леле приходилось видеть человека в беде, она не раздумывая шла к нему, протягивала дружескую руку. Это было естественным движением ее отзывчивого и ласкового, но вместе с тем твердого характера.