Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Подойдя уже к двери, она обернулась:

— Сейчас не надо, но потом вы расскажете мне о Новикове и Мартыновой. Вы же знаете, что есть инструкция... Леля, Леля Мартынова... Она ведь, по-моему, очень хорошая женщина...

В рабочем порядке Марина Ивановна продолжала заниматься хозяйственными делами. История с разбазариванием деталей стандартного дома была запутана. По документам арбитража выходило, что вины Телицына и Юдина нет. Но всём сердцем она чувствовала, что здесь не обошлось без ловкого очковтирательства. Как бы то ни было, а дом строить надо, жилплощади не хватает... Она начала энергично хлопотать о новых деталях для дома и заставила Юдина заняться подготовкой сметной документации.

Мещерякову понравилось, что ни на партийном активе, ни позже Марина Ивановна ни разу не сказала: «Телицын виноват...» Она не пыталась свалить на него все грехи, хотя сейчас это было бы просто и удобно, чтобы оправдать трудности, связанные с перегрузкой больницы.

Марина Ивановна сразу же дала указание — начать трудоустройство больных-хроников, В отделениях начали освобождаться койки, занимаемые одними и теми же больными по пять — десять лет.

Видя все это, Мещеряков радовался. После возвращения из Москвы Марина Ивановна стала собраннее, строже, в работе у нее появился более широкий размах и прибавилось смелости.

Обещанный разговор о лечении алкоголиков затянулся на несколько часов. Была осмотрена и опрошена большая группа больных, изучены истории болезней, прочитаны выдержки из работы Алексея Тихоновича.

Марина Ивановна относилась к Мещерякову как к человеку с масштабом, обладающему хорошим качеством — за текущей повседневной работой не забывать о будущем, постоянно думать о нем и всю свою работу подчинять именно ему. Вообще-то говоря, с Мещеряковым работать ей было беспокойно и хлопотно. Но это беспокойство поднималось от волнения Алексея Тихоновича за судьбы больных, за дела больницы. Марина Ивановна не только прощала ему все те хлопоты, которые он иной раз и навязывал ей, но, пожалуй, как раз за неугомонность и любила его, хотя никак и не давала ему почувствовать эту любовь.

Алексей Тихонович выложил Марине Ивановне все разом, что накопилось у него, — и вопрос о лечении тиурамом, и мысли об организации больницы-колонии, и опыт общественной опеки над Гуйдой, и о Новикове.

Заканчивая этот долгий разговор, Марина Ивановна сказала:

— Вы идете по правильному пути. Но нужно еще шире. Вопрос борьбы с алкоголизмом надо решать государственно — активным комплексом всех общественных, административных и медицинских мероприятий... Подумайте над этим. Проверьте все опытом. И пусть это будет заключительной частью вашей научной работы. Не бойтесь, что вас могут обвинить в узком практицизме. Это — не требование узкого практицизма, а широкое требование самой жизни...

О применении тиурама она высказала соображение, что целесообразнее заняться этим не самому Мещерякову, а другому врачу, — надо привлекать больше людей. И лучше не начинать кустарно — один-два опыта, а серьезно подготовиться и потом развернуть тиурамовую терапию.

Этот разговор натолкнул Мещерякова на новые мысли. Он соглашался, что вопрос борьбы с алкоголизмом надо решать именно государственно и комплексно... В Москве, в Ленинграде, в больших центрах имеются специальные психиатрические лечебницы. Там, хоть и не очень охотно, но все же лечат алкоголиков. А где-нибудь в далеком районе? Что там — нет пьяниц? Не повезешь же всех лечиться в Москву и Ленинград?

Прежде в спорах с Телицыным Алексей Тихонович доказывал, что пришла пора серьезно подумать о лечении алкоголиков вне стен психиатрических больниц. Тогда он думал только о Ленинграде. А вот Марина Ивановна поставила вопрос правильнее... И государственное решение этого вопроса совсем не означает, что по этому поводу обязательно должен быть Указ Президиума Верховного Совета или Постановление Совета Министров. Само Министерство здравоохранения и другие организации в силах многое сделать для настоящей и большой борьбы с алкоголизмом. И главное — лечение алкоголиков надо организовать повсеместно.

В Ленинграде все должно начаться с того, чтобы алкоголиков, психически здоровых, не держать в психиатрических больницах, а лечить амбулаторно и в наркоприемнике — специальном медицинском учреждении. Но наркоприемника нет.

Вместе с Мариной Ивановной Мещеряков написал проект письма в Горисполком об открытии наркоприемника, существовавшего до войны.

Разрабатывая вопросы, на которые натолкнула его Марина Ивановна, Мещеряков не забывал помогать Беликовой. Он всячески старался воспитать в ней сознание того, что не существует чистого и грязного труда. Он заставлял ее ездить вместо сестры-обследовательницы в самые ужасные семьи алкоголиков. Исподволь готовил ее и к профилактической работе, помогал разрабатывать тему первой ее лекции.

На кропотливую возню Мещерякова с Беликовой Славинский посматривал немного иронически. Но когда он попробовал выразить свое отношение вслух, Алексей Тихонович — не менее иронически — ответил ему:

— То, что Маргарита Владимировна сегодня первый раз уже самостоятельно провела сеанс апоморфина, честное слово, в тысячу раз полезнее, чем то, что ты сегодня в пятьдесят пятый раз бездумно стенографически записал, что алкоголику в белой горячке видятся крысы и клопы... Это описано до тебя сотни раз, и только Телицын мог похваливать твою работу...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Едва только выдавалось свободное время — в перерывах между вызовами в отделения, в прачечную или на кухню, — Виктор Дмитриевич продолжал возиться в мастерской. Раздобыв бракованные, с чуть выщербленными краями, матовые плафоны, установил их в обоих залах. Выпросив у кровельщиков обрезки белой жести, обил верстак. К верстаку, сверлильному станку и наждачному кругу сделал реечные подставки на цементный пол. Над верстаком оборудовал ящик с отделениями для будущего инструмента.

Как-то перед ужином в мастерскую заглянула пожилая женщина. Из-под пальто у нее виднелся белый халат. Виктор Дмитриевич предположил, что зашел кто-нибудь из месткома или работников конторы, — в конторе он бывал редко и знал там еще немногих.

Женщина обошла мастерскую, посмотрела жилую комнату. Виктор Дмитриевич отметил, что походка у этой женщины не старческая, а твердая, четкая. Но голос ему не понравился — суховатый, даже как будто резкий. Теми же чертами отмечалось и лицо — худое, бледное, подвижное, привлекающее только энергичными движениями тонких губ и строгими, внимательными глазами.

Сев на скамейку около верстака, женщина закурила, принялась расспрашивать Виктора Дмитриевича. Он не терпел любопытствующих и вначале отвечал неохотно. Но в вопросах посетительницы не слышалось праздного любопытства. Вопросы она задавала дельные. Виктор Дмитриевич постепенно увлекся и подробно рассказал о своем замысле. Если хорошо организовать мастерскую, то добрую половину заказов, сдаваемых сейчас втридорога на сторону, легко будет выполнять на месте. Мастерскую можно использовать и для трудовой терапии. Она станет обслуживать не только всю техническую часть, но и гараж, и лечхоз, и лечебные мастерские.