Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Марина Ивановна решила уточнить и проверить анкетные данные своего заместителя...

С проверкой материалов личного дела Юдина ничего не получалось. То оказывалось, что товарищ, подписавший Юдину характеристику, уехал на Дальний Восток и адрес его неизвестен. То выяснялось, что воинская часть, откуда у Юдина была не характеристика, а прямо реляция на звание Героя, — расформирована и архивы ее найти очень трудно. Но, несмотря на все это, Марина Ивановна все же терпеливо продолжала заниматься проверкой личного дела Юдина и историей с разбазариванием деталей стандартного дома...

Испугавшись нажима главного врача, Юдин в тот же день выдал Новикову нужные трубы.

Придя к Аверину посмотреть, как подготовляются к сборке стеллажи, Виктор Дмитриевич увидел, что управдом лежит на верстаке и спит, пьяно похрапывая... Позвонить в отделение, что Аверин задержится на работе? А попозже — отвести его. Пусть выспится и совсем протрезвеет?..

Он растормошил Аверина, заставил подняться и повел за собой в мастерскую. Усадив его около верстака, Виктор Дмитриевич позвонил Марине Ивановне, доложил о случившемся.

Он опасался, что главный врач прикажет сейчас же прекратить все и распустить бригаду алкоголиков. А это сорвало бы так хорошо наладившееся дело и выбило бы из трудового ритма больных, которые уже азартно втянулись в работу. У Виктора Дмитриевича еще свежа была в памяти его работа, когда он был больным. Она во многом помогла ему стать на ноги.

Марина Ивановна приказала отправить Аверина в отделение, а Виктора Дмитриевича вызвала к себе.

К главному врачу был вызван и Мещеряков. Он сказал, что в случае с Авериным считает себя виновным больше, чем Новиков, недосмотревший за больным. Мещеряков не брал Новикова под защиту, но честно признавался в своей ошибке: Аверина еще рано было выпускать из отделения.

За этот короткий разговор Виктор Дмитриевич пережил столько, что долго не мот успокоиться. Ему было досадно не за одного себя. Аверин подорвал веру в остальных больных, которым теперь назначат более строгий режим. Ведь все складывалось так хорошо. Алексей Тихонович разрешил, чтобы Аверин выполнил попутно несколько личных заказов сестрам и санитаркам и подработал себе хоть на какую-нибудь одежонку. Виктор Дмитриевич пожалел, что доверился Аверину. Надо было самому произвести расчеты за выполненные заказы и отдать деньги Мещерякову.

После ухода Новикова Марина Ивановна и Мещеряков остались вдвоем.

— И все-таки я думаю, что опыт широкого использования алкоголиков на работах удался, — сказал Мещеряков. — Идея не опорочена. Аверин — частный случай. В бригаде — одиннадцать человек, кроме него.

— За ошибку с Авериным я вам поставлю на вид в приказе... А вот как быть с Новиковым? — Марина Ивановна поправила пальцами выбившиеся из-за ушей волосы, сняла очки. — Новиков, Новиков, Новиков... Я слышала, как он играл отдельные куски из того, что пишет. Я не профессиональный ценитель, но мне кажется, что это — талантливо.

— Может быть, достаточно сегодняшнего разговора с ним? — спросил Алексей Тихонович.

Марина Ивановна улыбнулась:

— Самый легкий путь. Уточните все обстоятельства и напишите проект приказа. Выясните, каким путем Аверин достал водку. Я знаю, что Новиков очень дорог вам... Мне тоже... Поэтому за плохой контроль над работающими больными объявить Новикову выговор...

Приказ с выговором Новикову был вывешен накануне приезда Лели.

У Виктора Дмитриевича уже лежала в кармане телеграмма из Сухуми. Леля приезжала на несколько дней раньше срока.

«Как отнесется Леля к выговору? — думал он. — Как объяснить ей? Только — все честно».

Ему даже не хотелось ехать на вокзал. Им овладела тоска, какой он уже давно не испытывал. Еще бы! Мечтал о благодарности, а получил — взыскание. Хорошее начало, нечего сказать!..

Но на вокзал он все-таки поехал. На мгновение позабыв о своих неприятностях, он весь отдался радости встречи. Леля не поправилась, а похудела.

— Это оттого, что я там на двадцать километров вокруг излазила все, — смеялась она. — Я же первый раз была в тех краях. И, знаешь, все время жалела, что одна. В такие места обязательно вдвоем надо ездить. А то не с кем и поделиться радостью... Но последнюю неделю заскучала. Увидела в газете фотографию «Отделка станции „Нарвская”» — и сразу заскучала... по тете Фене... по всем и по всему... по Неве и даже — по снегу...

Заметив, что Виктор Дмитриевич чем-то встревожен, она спросила:

— Что-нибудь случилось?

Он обо всем рассказал. Леля взяла его под руку, задумалась. В воротах, когда сквозь толпу приехавших они пробирались на площадь, она вдруг остановилась и засмеялась:

— Странный ты человек! Надо радоваться тому, что произошло, а ты — загоревал. Знаешь, почему тебе выговор объявили? Чтобы ты чувствовал себя совсем, совсем человеком. С тебя спрашивают так же, как с любого работника больницы, без всяких скидок. А взыскание можно будет снять добросовестной работой... Теперь я понимаю, почему Марина Ивановна телеграммой отозвала меня раньше срока. Мне же еще четыре дня можно было отдыхать...

Почти то же сказал Виктору Дмитриевичу и Вадим Аносов:

— Поздравляю!— он протянул ему руку. — Вот теперь считай, что ты совсем твердо стал на ноги.

И Виктор Дмитриевич вдруг почувствовал, что его уныние сменяется радостью, — ведь это же в самом деле здорово! Не делают никаких скидок. Спрашивают, как со всех. Теперь-то все зависит только от него самого!..

Работы в архиве были закончены. Специальная комиссия приняла их с хорошей оценкой. Старый архивариус вместе со своими помощницами перевез все документы в новое — просторное и светлое — помещение, где оставался еще зал для будущего музея.

Использование на устройстве нового архива бригады больных алкоголиков, из которых сорвался один только Аверин, да и то лишь из-за недостаточного надзора, дало Алексею Тихоновичу еще одно доказательство практической возможности организации трудовой больницы-колонии.

Считая, что теперь Новиков уже действительно твердо стал на ноги, Алексей Тихонович все-таки продолжал пристально наблюдать за ним.

Виктор Дмитриевич так обрадовался возвращению Лели, что без споров подчинялся ей, как только она предлагала ему поехать куда-нибудь в воскресенье, или звала в театр, на концерт. Он бросал все и шел,— только бы побыть вместе с ней. Он уже купил себе хороший костюм и не стеснялся теперь нигде показываться.

В один из вечеров они пошли на концерт в Дом культуры.

Справа от Виктора Дмитриевича, широко расставив локти и вытянув ноги в рыжих туфлях на толстой резиновой подошве, развалился парень с бритыми и подкрашенными бровями. На нем были узенькие зеленые брючки и желтый, будто засиженный мухами пиджак, в черную — пупырышками — крапинку.