Василий Лебедев - Посреди России

По улице прошли двое и говорили о прошлой грозе. Говорили возбужденно и непонятно.

«Пойду я в город, — подумал Генка. — Пятерка еще есть. Похожу. Посмотрю…» Мелькнула мысль о том, что, может быть, встретит там Гутьку…

Он сказал матери и пошел. Где-то на середине деревни громко разговаривали женщины, о чем — не понять. Когда Генка подошел ближе и увидел их, стоящих за палисадником, то понял, что опять говорят о грозе. Он еще не поравнялся с ними, как одна из женщин узнала Генку и всплеснула руками:

— А вот мы сейчас спросим! — и вышла навстречу. — Ты ведь Архипов? Любкин брат?

— Ну да.

— Ты из Зарубина идешь?

— Нет, я здесь ночевал, у Лешки.

— А не знаешь ли, чей там дом сгорел? Или ты не слыхал? А?

Генка, наверно, изменился в лице, потому что все смотрели на него и не двигались.

Генка как костяной прошел мимо них, потом понял, что идет не в ту сторону, повернулся и заторопился прогоном на Грачевник.

На тропе, уже за дедовым покосом, встретился Генке незнакомый мужчина.

— Вы не Архипов? — спросил он.

Генка посмотрел — одет попросту, лицо тоже простое, по говору местный. Насторожила Генку только озабоченность на лице.

— Ну, Архипов.

— А я к вам. В деревне сказали, что вы в Каменку ушли, так вот я и…

По разговору пока ничего не слышалось опасного.

— У вас тоже, я смотрю, несчастье за несчастьем в деревне.

— А что? — насторожился Генка.

— Да вчера хоронили, сегодня дом сгорел.

Он повернулся и пошел рядом с Генкой.

— А я вот по какому делу: отец у меня умер. Нельзя ли крестиком разжиться? Слух прошел, что вы мастер. Старику было восемьдесят пять, надо похоронить, как положено.

— Мне сейчас не до крестов, — ответил Генка, поняв, что от этого человека ничего плохого не будет.

— Так это разве долго! Я возьму, если вам не нужно, и деньги заплачу. Пять минут делов-то!

— Где возьмете? — не понял Генка.

— У крыльца. Тот крест там лежит.

«Что такое? — изумился Генка. — Неужели не понравился мой крест родственникам архитектора?»

— Мне сказали, что сделан он был дачнику, а родные да приезжие из Москвы поставили ему пирамидку со звездочкой. Кому что…

— Кому что… — повторил Генка, не сбавляя ход.

— А соседи положили крест за ваше крыльцо.

«Значит, за крыльцо окатовской тещи», — подумал Генка, но не стал разуверять человека.

Прошли немного молча. Показалось поле, а за ним и сама деревня.

— А что это у вас какой лев каменный у крыльца-то сидит? — спросил встречный.

— Надо, и сидит, — буркнул Генка и вдруг выкатил на него глаза: — У какого крыльца?

— Да у вашего, у нового! Сидит, скалится. Чудно…

Генка остановился, посмотрел на деревню — ничего не понял, так распустились деревья, и спросил:

— Так дом-то не сгорел разве?

— Сгорел.

— А крыльцо?

— Все сгорело.

— А вы сказали: лев у крыльца сидит!

— Сидит. Так это у вашего крыльца, а сгорело правление!

— Фу! Зараза… — Генка схватился за лоб руками.

— А вы испугались, что ваш? — обрадовался встречный. — Не-ет, это правление или как мне еще назвали?

— Часовня, — подсказал Генка.

— Вот-вот! Часовня сгорела. Молния в антенну угодила — за полчаса не стало домишка. Вот ведь тут какие дела: вчера покойник, сегодня пожар — так и идет жизнь, чего тут поделаешь! Ведь и жалко дома; да ничего не сделаешь. Мне вот и жалко отца хоронить, а ведь понесу.

— Вы откуда? — спросил Генка, продолжая называть встречного на «вы», отчего оба этих местных человека чувствовали неудобство, но никто не решался первым перейти на более удобное обращение — «ты».

— Я из Чашина. Вчера могилу копали, а там мне и говорят, что крест, мол, остался хороший, вот я и приехал. Железный — это хорошо, а то деревянные-то на дрова таскать стали. Бога нет — бояться нечего, таскают… Сколько вам за крест-то?

— Не знаю.

— Рублей пятнадцать — хватит?

— За глаза! Много даже…

— Ничего, что же делать, — вздохнул мужик, видимо, сожалея, что много предложил, но тут же сказал, как бы успокаивая сам себя: — Крест отменный, я видел. Вечный — вот главное.

Генка не стал заходить домой. Он взял у мужика деньги, сказал, чтобы тот брал крест, и пошел к Окатовым. По пути раза два оглянулся вдоль деревни — черное пятно лежало на земле, на месте пожара.

Василий был на улице. Он разложил перед домом два длинных кола, соединил их планками и теперь натягивал провод — делал громоотвод.

— Здорово, пожарник!

— Здорово, Генка!

— Ты чего же, а? Друг называется…

— У нас и так весело было, видал? — кивнул Василий.

— Видал. Могло быть и веселее…

— Да пошел я! — зашептал Василий, подымаясь с колен. — Проспал с поминок-то часов до двух, а потом и пошел. Только подхожу, а на крыльце Рябок с девкой. Вот те на! И видали меня… Ну, я опять спать. А часа в четыре тут загорелось, молнией в антенну… А потом у меня и руки не поднялись. Дом ведь.

— Ладно! — Генка достал деньги. — На, отдай Нюрке пятерку, я брал у вас.

— Ладно, потом бы… У самого последние, наверно.

— Да бери ты, бери! — нервно протянул Генка пятерку, но тут же мягче пояснил: — Не люблю мелких долгов: морока одна.

— Разбогател, что ли? — Василий свернул бумажку, убрал в карман, избегая взгляда приятеля.

— Крест продал, — пояснил Генка, рассматривая в упор лицо Василия, утомленное бессонной ночью: ввалившиеся покрасневшие глаза, обожженная бровь и стойкая, будто рижная копоть, набившаяся в морщины на лбу, но, кроме усталости, в лице была неприятная отчужденность.

«Боится, что пристану!» — подумал Генка и с каким-то мальчишеским злорадством, уже совершенно не нужным ему самому, подступил:

— Ну, так как наш уговор?

— Чего — как? — покосился Василий и нахмурился.

— Придется сегодня, — испытывал его Генка. — Я возьму гармошку у Рябковых — и с песнями в Каменку, чтобы все видели и слышали, что нет меня, а ты в эту ночь и… Чего молчишь?

— Не, Геха, это дело не по мне, — решительно ответил Василий и шумно передохнул, будто отвалил от себя тяжелый камень. Он сказал: «Геха» — так звал его после войны, когда Генка был еще ребенком.

— А вчера было по тебе?

— Ты про вчерашний день не поминай: спьяну говорено было, да и разлетелся пеплом день-то вчерашний, видел? — он кивнул на пепелище. — С таким делом не до шуток.

— А мне, думаешь, до шуток? — как спичка вспыхнул Генка, уже не справляясь с нервами. — Знаю, что вторым дачником меня окрестили. Смешно…

Василий — было похоже — не обратил внимания на его горячность, да, пожалуй, и на его слова. Он потрогал ногой сбитые жердины — макушка дернулась далеко в стороне — и покачал головой:

— Принимайся за дело, Геха, — лучше будет, увидишь.

— Дело! А вот это куда я дену? — он хрястнул кулаком себе по груди.