Георгий Лезгинцев - Рудознатцы

Проворнов недоуменно пожал плечами. Он действительно не знал, почему Птицын не воспользовался приглашением.

Сели за столик. Теперь Проворнов задал вопрос:

— Вы читаете коммунистическую прессу в силу ваших убеждений или из деловых соображений?

Бастид пригладил пальцами редеющие, тщательно прилизанные черные волосы с широким пробором посредине.

— Вы, русские, в своих суждениях очень прямолинейны: по одну сторону вашей линии все хорошо, а по другую — плохо. Черное и белое. Но существуют ведь и еще краски. Как вы могли заметить, я сторонник новой теории «интегрального общества». Приверженцы этой теории склонны думать, что если мир избежит новых уничтожительных войн, то господствующим типом общества и культуры, видимо, будет не коммунистический и не капиталистический, а своеобразный гибридный тип, который мы сможем назвать интегральным. Он будет средним между капиталистическим и коммунистическим образами жизни. Он будет объединять наиболее положительные ценности и будет свободен от серьезных недостатков обоих типов. Так я пытаюсь представлять себе завтрашнее человечество… — миролюбиво заключил Бастид, намазывая джемом кусочек булочки. — Что меня укрепляет в моей вере? Вот мы с вами, два человека, представляющих столь различные социальные порядки, сидим за одним столом в парижском ресторане, так же, как недавно сидели в московском ресторане, и сидим потому, что нуждаемся друг в друге, в каком-то смысле мы дополняем друг друга… Я считаю, что лучше сидеть за столом, чем лежать в окопах… тем более с моей фигурой! — Бастид, хохоча, похлопал себя руками по круглому животу.

Они вышли на пустынную площадь.

— Поразительная тишина. В чем дело? — спросил Проворнов.

— Сегодня люди спят долго после самого длинного дня — субботы, ведь она тянется до самого воскресного рассвета: кабаре, мюзик-холлы угомонились только под утро.

По пустынным воскресным улицам серый «мерседес» Бастида мчался без помех, ведь теперь у водителя было лишь одно препятствие — красный свет.

Серебристую дымку, затянувшую утром небо, пробивали косые лучи солнца. Они позолотили деревья в Тюильрийском саду. Сена дышала испариной. Елисейские поля опустели. Закрылись фешенебельные рестораны, погасли разноцветные огни ночных реклам.

— Это воскресенье я посвящаю вам, дорогой Семен Борисович, я буду вашим гидом. Я не буду рассказывать о том, что можно прочесть в любом справочнике. Один из них у вас в руках, и вы сами узнаете, например, что Вандомская колонна отлита по приказу Наполеона из тысячи двухсот пушек, захваченных при Аустерлице. Я буду говорить вам о том, что вы далеко не всегда найдете в справочниках… — Бастид остановил машину у тротуара и заглушил мотор.

Они пошли через площадь к Триумфальной арке. Бастид рассказывал:

— Наполеону так и не удалось пройти как триумфатору под ее сводами, арку не успели закончить к возвращению его из России, после которого фортуна навсегда покинула Бонапарта. Лишь в тысяча восемьсот сороковом году французы пронесли его прах под сводами новенькой арки… Но парижане знают события другого рода. Известно, что у Триумфальной арки, на могиле Неизвестного солдата, в тысяча девятьсот двадцатом году был зажжен Вечный огонь. И вот недавно два шалопая пришли сюда ночью, прихватив с собой сковородку и сырые яйца, и приготовили яичницу на Вечном огне. От него же американский солдат прикурил сигарету. Разве это не события? — с грустной иронией закончил Бастид.

Они молча постояли у темно-серой плиты могилы Неизвестного солдата, поглядели на голубое, мечущееся на ветру пламя Вечного огня.

— Планировка геометрически точная, как в Ленинграде, — заметил Проворнов, разглядывая двенадцать лучей, расходящихся во все стороны от площади Звезды.

— Эти широкие проспекты появились после Парижской коммуны. Их проложили прежде всего из стратегических соображений: чтобы восставшему народу впредь стало труднее возводить баррикады и чтобы проще было стрелять в него из пушек. Как видите, я объективен в своих оценках…

— Куда мы теперь?

— Заедем в кафе, немного отдохнем и — конечно, к Эйфелевой башне.

Вот и кафе со столиками и стульями, выставленными на тротуар. Проворнов и Бастид присели за столик на террасе, затянутой полосатым тентом.

— Террасы кафе — это растворенные окна, в которые можно наблюдать Париж, — сказал Бастид, устраиваясь поудобнее на желтом металлическом стульчике, на котором умещался с трудом.

Проворнов с интересом присматривался к сидевшим рядом людям. Одни пили кофе, другие просто смотрели перед собой на улицу — спокойно и бесстрастно. Проворнову показалось, что худенькая дама с седыми буклями сидит здесь всю жизнь. Она неторопливо курила сигарету, и во взгляде ее устало прищуренных глаз было полное безразличие ко всему окружающему. А напротив нее курил сигарету усатый господин, похожий на оживший экспонат из музея восковых фигур. Бастид заказал по бутылке оранжада и кока-колы.

— Нравится вам в Париже? — спросил он.

— Да, впечатлений уйма.

— Я не могу себе представить, почему вы раньше не бывали в Париже! Вы, крупнейший в своей отрасли ученый, сидите затворником у себя дома, вас не знают в других странах… хотя право на это вы заслужили уже очень давно!

— Да, у меня много работ в моей области науки. Они, видите ли, даже еще не все изданы. Третий год, например, лежит в издательстве мой новый капитальный труд… Не знаю, когда выпустят. Надо признать, что у нас все это делается очень долго и сложно! — вздохнул Проворнов.

— У нас вы давно уже исколесили бы весь мир. Вас знали бы в Старом и Новом Свете, ваши труды печатались бы нарасхват, вы были бы славой нации, стали влиятельным человеком. Вы смогли бы думать только о науке… Ну-ну! — Бастид взглянул на часы. — Пора на башню. Эйфелева башня уже старушка, она трудится три четверти века, ей пора уйти на пенсию. Но куда там! Старушка кормит министерство финансов да еще и наследников инженера Эйфеля, живущих в Нью-Йорке. Они получают треть дохода, собираемого башней… Правда ведь, недурной бизнес? — спросил Бастид, поднимаясь со стула.

Опять за окном автомобиля замелькали улочки и проспекты. До башни еще ехать и ехать, а она уже загородила половину парижского неба, накрыла Сену островерхой шапкой. Бастид долго искал места, где бы поставить «мерседес». Площадь перед башней была буквально запружена машинами и автобусами — Париж проснулся, позавтракал и двинулся на прогулку.

Бастид и Проворнов стали в очередь на лифт и вскоре втиснулись в кабинку вместе с американскими туристами. Быстрый подъем — и Париж оказался под ногами…