Георгий Лезгинцев - Рудознатцы

Валентина разморило после душа, и он, сидя на диване, клевал носом. Проснулся от громкого приглашения хозяина:

— Подсаживайся, Валя, чаевничать.

На столе уютно урчал самовар. Александр Максимович длинным охотничьим ножом разрезал подогретый рыбный пирог.

— Домовничать самому приходится, моя хозяйка уехала к матери на Урал, скоро мне отцом быть. А ты какого рода-племени? — спросил он.

Валентин положил на тарелку теплый кусок пирога и, помолчав, ответил:

— Матери у меня нет. Была врачом, погибла на Отечественной. Отец — горный инженер, сейчас на партийной работе.

Курилов внимательно поглядел на Валентина и со вздохом заметил:

— Плохи у твоего отца дела. Не мог сына воспитать, а обязан по должности воспитывать тысячи людей.

— Сорвался я сам. Отец не виноват, он делал для меня все, — возразил Валентин и залился краской.

— Видать, лишку делал. Ты, Валентин, должен понимать, как трудно быть партийным работником. И сыном его быть тоже не легко!

В прихожей раздался звонок, и хозяин, сунув ноги в чуни, пошел открывать дверь.

Зашел сторож Тихон с берестяным туесом, верхом набитым дымчато-синеватой голубикой. Тихон был коренастый, лохматый, словно только что взял да вышел из лесов пень…

— В паужин набрал, — сказал он, кивнув на ягоду и ставя туес к пирогу.

От приглашения пить чай он отказался: на посту не положено.

— Когда в полевой маршрут пойдешь, Тихон? — спросил хозяин гостя.

Но тот отрицательно замотал головой:

— Не понуждай, еле брожу, я весь как поломанный.

— Ну и ну! Значит, на разведке крест поставил? А ведь какой матерый золотоискатель был! Он золото, как собака, нутром чуял, много разведал его на своем веку, — рассказывал Курилов Валентину, протирая стекла очков бумажной салфеткой.

— Оно, конечно, так… Только свое я по тайге избегал, нужно и ко двору приставать. Сторожую, и слава богу! Ребята, как птенцы оперившиеся, разлетелись в разные стороны: старшой, Митрий, офицером служит; меньшой, Ванюша, значит, заскребыш, на инженера-геолога выучился, вроде меня где-то по северной тайге шарит; дочка врачует на Сахалине. А мне ково там в маршрут! Надысь малость с ружьишком на коз пробродил, так три дня отдыбиться не мог.

После ухода Тихона хозяин водрузил туес на стол.

— Угощайся, Валя, не стесняйся.

Валентин сладко зевал и откровенно посматривал на диван — как бы скорей притулиться. Курилов принес постельное белье, подушку и, пожелав гостю спокойной ночи, ушел в свою комнату.

Валентин постелил себе на диване, погасил свет и, лежа с открытыми глазами, вспоминал дом. Ему стало жаль отца, стыдно за себя, захотелось вернуться, но он понимал, что сейчас об этом он не может даже думать…

Наутро Валентин проснулся с мыслью, что нужно немедленно телеграфировать отцу о месте своего пребывания, послать весточку — родители, конечно, беспокоятся о непутевом сыне. Быстро вскочил, принял душ, почистил от пыли костюм, причесался. Курилова уже не было. Подождав его с полчаса, Валентин вышел на солнечную улицу и, направляясь к большому кирпичному зданию, встретил Александра Максимовича.

— Я за тобой шел. Пойдем завтракать! — позвал тот.

Они вошли в большое здание — здесь теперь размещались столовая, клуб горняков и другие бытовые предприятия поселка. Сели за столик. Валентин с интересом оглядывался вокруг. Ему пришло в голову, что, возможно, здесь когда-то сидели, как вот он сейчас сидит, декабристы… В окно было видно полуразрушенную тюремную стену. В ее провалах Валентин заметил трактор и грузовик, — видно, бывший тюремный двор использовался сейчас как гараж.

— Отец знает, где ты находишься? — спросил Курилов, ложкой размешивая в чае сахар.

— Нет.

— Значит, тоже беглый? Пиши телеграмму, я пошлю, — вынимая из кармана бланк, сказал он.

Валентин с благодарностью улыбнулся.

«Извини причиненные неприятности подробно напишу письмо тчк Крепко обнимаю твой Валентин».

Далее следовал адрес.

Курилов держался просто, общительно и шутливо заявил, что Валентину повезло — работать под руководством такого опытного начальника геологической партии!.. Предложил осмотреть разведочные работы. Валентин охотно согласился.

За чаем Александр Максимович рассказал Валентину, что здесь еще в конце семнадцатого века воевода Власов положил основу горному промыслу, начав разработки свинцовых руд. Но в царские времена правители больше думали о превращении рудников в каторгу. Потому горный промысел в Даурии к началу нашего века зачах. Возрождение края началось после Октября.

— Наши геологи разведали много новых месторождений металлов, на которых возникли рудники и заводы, — с гордостью заметил Курилов.

Молодые люди сели в новенький «Москвич». Александр Максимович осторожно тронул машину с места. Поворот — и перед ними встала голая гора, изрытая, наподобие мышиных нор, старыми шахтами и штольнями, обрушенные устья которых были видны издалека. «Москвич» с трудом взбирался по крутой дороге. Остановился у просевшего крепления давно заброшенной штольни.

— Здесь работали декабристы, — сказал Александр Максимович, показывая рукой на покосившиеся бревна, торчавшие из земли.

По лестнице они спустились в узкую щель-выработку, стенки ее при свете карбидной лампы искрились свинцовой рудой. Взволнованный Валентин присел на валун, когда-то выщербленный кандальным железом.

— По преданию, — пояснил Александр Максимович, — здесь отдыхали измученные каторжники. Закованные в цепи декабристы работали в шахте с пяти часов утра, каждый должен был отбить не менее трех пудов руды и перенести ее на носилках, а глубина некоторых шахт доходила до семидесяти сажен… Каторжный труд во вредном свинцовом руднике подкашивал их силы, разрушал здоровье. Знаешь, что доносил тюремный врач начальству? «Трубецкой страдает болью горла и кровохарканьем; Волконский слаб грудью; Давыдов слаб грудью, и у него открываются раны; Якубович от увечья страдает головой…»

С тяжелым чувством поднялся Валентин из шахты на поверхность.

Курилов остановился, поджидая его, и, протянув в сторону горы руку, сказал:

— Острог стоял вон там, у самого подножия горы. Это была казарма, притом темная и очень грязная, кишевшая паразитами. Люди буквально задыхались от смрада, единственной их отрадой было то время, когда их выводили, чтобы спуститься в шахту. А шахту ты видел сам. В этой тюрьме и состоялась встреча Волконской с мужем…

Потом, дружески потрепав Валентина по плечу, перевел разговор на другую тему:

— Ну, истории, пожалуй, хватит… Поговорим о современности! Ты кто по специальности, Валя?

— Геолог. Но не закончил, ушел с пятого курса, — неохотно признался Валентин.