Александр Кузнецов - Крестики-нолики

— Мы ей сказочной красоты платье подарим. Какого ни у кого в мире нет!.. В комиссионке, в Столешниковом переулке висит. Видали?

— Нет, — за себя, Сергея и Елену ответил Шашапал.

— Да мы вас сводим, покажем, — пообещал ребятам Иг. — Кстати, чуть не забыл… Отец всех в честь материнского дня рождения ведет в воскресенье на «Ивана Никулина — русского матроса». В «Ударник». Тебя ведь отпустят с нашим отцом? — обратился Иг к Сергею.

— С отцом, я думаю, отпустят, — вздохнув, пообещал Сергей.

— А теперь, — продолжал Иг, — я прошу вас подставить кубки и бокалы! Сегодня мы напьемся, как люди Флинта.

Из семи бутылок крем-соды, торжественным редутом сгрудившихся в середине стола, рядом с фотографией матери близнецов, Иг открыл сразу две и приступил к разливанию.

— Первой полагается наливать женщине! Давай, Елена, свой стакан! Чего ты там задеревенела?

— Мне вина нельзя подносить, — тихо сказала Медуница, подтягивая к себе пустой стакан.

Громче всех захохотал Сергей. Но он же первым поспешил помочь Медунице, которая с недоумением взирала на веселящихся мальчишек.

— Помнишь, ты рассказывала, как бабушка Мария тебе сладкую воду из голубики с медом делала? Так крем-сода такая же сладкая вода, но шипучая. Попробуй, не бойся.

Елена отпила чуть-чуть, удивилась.

— Ишь, в нос как сшибает… А вкусно.

— Так подставляй, смелее! — Ник откупорил еще одну бутылку и налил Елене полный стакан.

— Все! Тишина! — потребовал внимания Иг. — Я хочу сказать тост… Давайте выпьем за нашу маму — Надежду Сергеевну! Она всю войну раненым на передовой операции делает. И скоро мы ее ждем с победой… Она так смеяться может, что, даже когда реветь хочется, захохочешь от ее смеха. Помнишь, Ник? Ну, скажи!

— Лучше мамы никто не смеется, — подтвердил помрачневший Ник.

— Мама наша очень гостей любит, — продолжал Иг, — вот увидите сами! Она на ладонях умеет грустные и смешные песни играть. Одними ладонями! Клянусь! Скажи, Ник!

— Умеет, — заверил Ник.

— Я в жизни больше ни одного человека не встречал, чтобы он ладонями мог играть. А наша мама играет. Сколько она, наверное, новых песен за войну выучила. Еще мама любит птиц на волю выпускать. Мы когда на даче жили, там мальчишки деревенские птиц всяких ловить наловчились. Щеглов, синиц, снегирей. И продавать. На электричку сядут. А там через три станции большой рынок по воскресеньям был. Так мама у них всяких разных птиц первой покупала. Шла с нами на луг, к озеру, и всех птиц там выпускала. Вот ваши матери дома, и Сергея и Шашапала. Я, правда, про мать Медуницы не знаю, — спохватившись, остановился Иг.

— Мамаша-тетка неплохо нынче живет, — объяснила Елена. — А та, что родила меня, на торфе померла. Она тоже хорошая была. Только я к ней присохнуть не успела.

Медуница вздохнула, взяла вилку, стала маленькими кусочками отщипывать и есть остывший омлет, помогая себе горбушкой хлеба.

Ник уставился в пол. Шашапал ерзал на стуле, беспокойно поглядывая на Ига, который задумчиво тер стаканом лоб. Сергей завороженно смотрел в круглое настенное зеркало, отражавшее Медуницу, занятую едой.

Иг задумчиво закончил свой тост.

— Ты ничего раньше не говорила, Елена. Но раз так вышло… Давайте все-таки выпьем за нашу маму… и за Победу.

Сначала Иг чокнулся с братом, потом пошел обходить стол, чокаясь с каждым отдельно. Затем выпил до дна из своего стакана и потребовал:

— Ешьте немедленно, потому что у стылого омлета вся вкуснота пропадает.

Сам Иг буквально за минуту уничтожил свою порцию, запихал вслед кусок шоколада и объявил:

— Пейте и ешьте как следует, а я вам спою любимую песню мамы.

Пел Иг так заразительно, что казалось, будто сам он стал частью печальной песни о товарище, улетавшем в далекий край. И хотя песня кончалась хорошо, ребята старались друг на друга не смотреть, чтобы не разреветься.

Наконец Ник спросил:

— Почему все-таки в Китае дым синий?

— Верно, оттого, что китайцы любят синий цвет, — высказал предположение Шашапал.

— Нет, — не согласился Сергей, — это так специально для грусти поется. Грусть всегда синего цвета.

— А теперь мы потанцуем под музыку оранжевого цвета! — объявил Иг, вскакивая со стула и бросаясь к патефону, любезно одолженного ему Валентиной в честь столь торжественного дня.

Иг выхватил пластинку из футляра, закрутил ручку, и комната качнулась, раздвинулась, заходила ходуном, зазывая всех танцевать под песенку о трех поросятах. Схватившись за руки, ребята пошли приплясывать вокруг стола. Сергей отодвинулся в провал между диваном и шкафом. Чтобы не мешать. Но неугомонный Иг и его втащил в пляску.

— Ты нам рук не давай! Мы сами за твои костыли держаться будем!.. Ну! Пошли! Понеслись!!

Потом плясали под «Молодого дударя» и «Распаялся наш утюг». И снова под «Трех поросят».

Ник поставил на стол круглый пирог с морковкой, собственноручно испеченный им в «чуде» на керосинке. Иг мастерски, «без крошек» колол сахар для питья вприкуску, попутно объясняя Сергею:

— …мы в Ташкенте еще решили матери на подарок копить. Раненым папиросы и всякую мелочевку в госпиталь таскали. Я там пел часто. Но за это даже конфет не брал. Потому что — «все для фронта, все для Победы!». Мы у раненых вообще ничего не брали с Ником. Только когда к ним друзья, военные приходили и посылали там нас «за всяким». Тогда уж… Потом я везучий и в нарды все время выигрывал. А Ник мог любую кошку и собаку увести. Они к нему сразу идут. Он уводил, а я обратно приводил. За «умеренное вознаграждение». Но не думай. Мы с понятием уводили. Знали, у кого. В основном у всяких дамочек расфуфыренных. Кошек сибирских и шпицев… Деньгами нам редко давали. Больше «что придется». Зато что в Ташкенте хорошо, там на рынке все продать можно было. И какие-никакие, а деньги выручить. Но, главное, мы от любых поручений не отказывались.

— Ребята! Мы же корнфлекс забыли! Ник!

— А где он? — растерялся Ник.

— Где, где? Забыл? Ты же сам его на шкаф от крыс затащил! Вон он! Крем я взбивал из сгущенки! Пальчики оближете!

— У вас крыс много? — побледнев, осторожно поинтересовался Шашапал.

— Хочешь, сейчас парочку жирненьких отловим. А других на танцы пригласим или на корнфлекс. Елена возражать не будет? — гаерствовал Иг.

— Крыс я перебоялась уже, — успокоила Ига Медуница, отхлебывая чай из блюдечка.

— Как это перебоялась? — не понял Шашапал.

— В бараке на торфе у той мамаши, — пояснила Медуница, — крыс видимо-невидимо было. Привыкла.

— Кому сколько корнфлекса? — закричал Ник, вертя над головой тазик с воздушным кушаньем. — Лучше сразу берите больше, чтобы меньше никому не досталось!