Александр Кузнецов - Крестики-нолики

Медуница взяла со стула чашку с морсом, осторожно, словно он горячий был, стала отпивать.

— Значит, ты прорицательницей оказалась? — глухо спросил Сергей.

— Может, совпало так, — задумчиво усомнилась Медуница. — Скорее, что совпало. Потому как бабушка Мария когда сызнова меня про Ксению пытать стала, я уж в голове и не держала ничего. Тогда она сама мне напомнила…

Медуница примолкла. Как будто внутрь себя заглянула.

— Вот ведь как… Бабушка Мария всегда хлопотала да бегала. В делах недосуг ей со мной разговоры разговаривать. Зато как отрезал ей Вальтер ногу, кончилась беготня. Мамаша-тетка и за нее и за себя хозяйничать стала. А я какая ни есть, несмышленая, а все-таки при бабушке. Хотя, кто знает, может, и время подошло. Или почуяла она, что расставаться нам вскорости, а я не научена, как с чужими людьми быть.

— Погоди, Елена. Погоди, — прервал девчонку растревоженный Ник. — Я про этого проклятого Вальтера ничего понять не могу! Сколько раз ты его поминала уже. А у меня в башке все не сходится никак. Кто он был в конце концов?

— Доктор немецкий, — напомнила Елена.

— Ничего не понимаю. Он в бабушку твою стрелял?

— Стрелял.

— Убить хотел?

— Нет… Он с ней обходительный был. И Курт бабушку во всем почитал. Курт при Вальтере денщиком служил. И по врачебным делам помогал ему, как санитар. Курт по-нашему лучше Вальтера понимал. Хотя Вальтер тоже много слов знал. Вальтер куда как хорошо перед другими немцами говорил.

— Все-таки ты что-то путаешь, — вмешался Шашапал. — Сама говорила, я помню, немцы в вашей деревне недолго задерживались.

— До Вальтера с Куртом так оно и было, — подтвердила Медуница. — А к декабрю немцев пришло много. И к нам и по соседним деревням встали. Курт пошел по деревне для Вальтера самую чистую избу выглядывать. И чтоб потолок высок был и просторно. Выглядывал, выглядывал да избу бабушки Марии и взял. Она крепко рублена была. На взгорке, над озером самым. За водой ходить недалеко. Опять же нас с бабушкой Марией двое, какие есть. А уж в чистоте ни с кем в деревне бабушку равнять нельзя. Весной-летом каждое бревно на стене да на потолке, что твое золото, под солнцем горело… Бабушка на неделе избу по два раза мыла. Я ей страсть помогать любила. Она всякие забавы тогда вспоминала да мне сказывала… На что осенью грязюка наползала, а в избе у нас все одно чисто. Нарядно всегда… Вальтер за чистоту сильно бабушку Марию хвалил. Но сам, как халат белый наденет, меня озноб пробирал.

— А в форме ты его не боялась? — усмехнулся Иг.

— Нет, — отвечала Елена. — Вальтер мне круглый шоколад давал.

— И ты брала? — ужаснулся Сергей.

— Брала… Но галеты мне больше нравились.

— Да как же можно из рук врагов брать еду? — возмутился Сергей.

— Уж брала, — глаза у Медуницы сузились, ушли в глубь воспоминаний.

— Понимаешь, — попытался оправдать Елену Шашапал, — если отказываться, то можно было этих немцев разозлить. И неизвестно, что бы они сделали c Еленой, да и с бабушкой ее…

— Курт Тучку любил, — вспомнила Медуница. — И она его признавала. Когда бабушка без ноги лежала долго, Курт лучше меня доить Тучку намастырился. Тучка немцев не жаловала. А Курта вот допускала к себе. Курт смешной был. Пухлый. Как большой лопух с огорода… Вальтер против него худой. Чернявый, дотошный до всякого, что узнать хочет. Очки аккуратненькие. Двое очков у него было. С одними писал больше, другие всегда на носу. А без очков потешный. Что ворона удивленная.

— Скажи, а как же бабушка твоя с партизанами встречаться могла, когда у вас немцы стояли? — спросил Ник. — И в селе немцев полно?

— До того, как без ноги осталась, бабушка Мария много чего мамаше-тетке и Аксюте косенькой таскала. Картошку, муку… У мамаши-тетки огород прямо в ельник упирался. А у Аксюты, с другого угла деревни, лес с подлеском за плетнем. Елочки плотно к погребу подходили. Ну и мамаша-тетка с Аксютой к нам тоже нередко наведывались. Как-никак сродственникам, где детишек полон дом, помогать надо. Такое и немцы понимали. К тому же Вальтеру бабушкина стряпня сильно полюбилась, — Медуница при этом воспоминании даже руками помогать себе стала, для большей наглядности, должно быть. — Перво-наперво Вальтер дрочены в яйцах с кислым молоком уважал. У бабушки Марии сестра замужем за белорусом была. Через него бабушка дрочены и научилась печь. Вальтер, когда дрочены ел, вспоминал, как они с дружком Хельмутом, так дружка его звали, когда малые были, оладьями из картошки с луком у бабушки Хельмута объедались. Это нам Курт объяснял… Курт харчей для нас тоже не жалел. Вот у бабушки, хоть по малости, да кое-что скапливалось, сродственникам в подспорье… Еще нет-нет, да глядишь, лекарствами какими Вальтер бабушку снабдит. Как она ему про болезни детячьи жаловаться станет. Понимал, откуда людям теперь брать. А что до мамаши-тетки да Аксюты косенькой, они очень даже с понятием бабы. Зима многоснежная, вьюжная стояла. След всякий мигом заметает… Теперь с дровами как быть? Война. Летом да осенью не каждый дров запасти успел. Бабушка у Вальтера для себя да сродственников наловчилась поблажку испрашивать, чтоб в лес за дровами на санках съездить. Вальтер часовым на околицах говорил, они пропускали. Знали бабушку в лицо, потому как из-за всякой болячки не только в сельсовет, где Вальтеру немецкую больницу сделали, но и к нам захаживали. Один начальник охраны чаще других наведывался. Имя смешное… Отто… Отто… Туда и обратно говорить можно… На гусака похож. Как Отто в избу заявится, бабушка Мария капусту и грибы на стол выставляет. Потому что Вальтер с Отто за бутылку принимались. А Курт им банки консервные открывал… Этот Отто над всеми охранниками в деревне командовал. Оттого бабушке и нашим всем на санях за хворостом в лес путь открыт был. А зимой в санях как без сенной подстилки, али соломенной, усидеть? А в соломе завсегда схоронить кой-чего можно. Да и партизаны тех немцев, что у нас в деревне стояли, не тревожили до поры. Все тихо, без стрельбы шло. «День короток, ночь велика. Силы копить надо», — так бабушка Мария про зиму сказывала. Партизаны в деревню нечасто в ту пору наведывались. Лишь по крайней нужде. Больше в сумерки иль в ночь. Когда завьюжит крепко. Раз один пожаловал все ж. Вальтер с Куртом у нас недели две как в избе стояли. Ну да… В ноябре я ноги поморозила… А в начале декабря немцы пришли. Календарь свой повесили. Курт меня обучал по нему. Децембер — декабрь по-ихнему будет… Вот в децембер самый дед бородатый из лесу и пожаловал к нам в избу. Хорошо, Вальтер и Курт у себя в больнице, в сельсовете были. Я на печке заспалась. Проснулась когда, слышу голос чужой. Гляжу, сидят бородач с бабушкой. Разговоры разговаривают. Тут Вальтер с Куртом возвернулись. Дед с лица спал. А бабушка Мария и говорит Вальтеру, кум вот, дескать, из Сугробина явился. Беда у него в дому. Внук захворал сильно. Прознал кум, какие у меня знатные немецкие начальники стоят. Голову сложить не убоялся, пришел Христом-богом лекарство вымаливать… Гляжу, поверил Вальтер. Только не поймет никак, что значит «кум». Уж бабушка ему тогда через Курта объяснять стала, что «кум» по крестинам родственник. Она «кума». А бородач — «кум». То есть матерь и отец крестные. Того ребенка, которого крестили. Вальтер сочувствует, кивает. Понравилось ему про крестины… У Вальтера тоже крестик был. Я видела раз. На крестике боженька замученный.