Александр Кузнецов - Крестики-нолики

— Да вы идите себе спокойно. Я посижу. Сейчас и Ник подойдет из булочной.

— Думаешь, справитесь? — заколебалась Вероника Галактионовна.

— Не сомневайтесь! Нас же четверо!

— Это очень трогательно. А если придет врач?

— Мы все покажем. И где руки помыть. И все…

— Черт. Что же делать? Как жаль, что среди вас нет ни одной девочки, — Вероника Галактионовна нервно закурила и, спохватившись, сразу же погасила папиросу.

— Честное слово, мы справимся! — горячо заверил Иг. — Думаете, за больными, что ли, никогда не ухаживали? Еще как…

— Ну, хорошо. Допустим, я часа через четыре вернусь. Ну, через пять…

— Да хоть когда хотите! — обрадовался Иг. — Мы и в аптеку сбегаем, и накормим ее!

— Записывай мой телефон… Нет, лучше я сама тебе запишу. Так… Смотри, вот здесь морс. За окном суп. Сомневаюсь, впрочем, что Елена захочет есть. Горшок под кроватью… Мм… да… Вот телефон. Я понятно написала?

— Все понятно.

— Прочитай.

— К-9-12-42.

— Добро. Убежала. Да, через минут десять поменяй ей полотенце. А в четыре измерь температуру. Что сказать врачу, ты понял?

— Все понял и все запомнил.

Пожилую врачиху принимали вчетвером. Со всеми почестями. Врачиха нудно выслушивала и выстукивала Елену, находившуюся в полузабытье, недовольно бурчала себе под нос обрывки слов, из коих удалось разобрать лишь дважды повторенное — «…нятно…нятно». Усевшись за стол писать рецепты, долго кашляла. Наконец удивленно оглядела ребят, спросила с откровенным недоверием:

— И кто же из вас ее брат?

— Я, — первым нашелся Иг.

— И он, значит? — покосилась врачиха на Ника.

— Разумеется, — подтвердил Иг.

— А чего же ты молчишь? — напустилась врачиха на Ника.

— Застенчивый с малолетства, — ответил за брата Иг.

— Год рождения? — мрачно спросила врачиха.

— Мой? — удивился Иг.

— При чем здесь ты? Я про твою сестру спрашиваю. Фамилия, имя, отчество.

— Елена… эта… ну… эта… — сбился Иг.

— Хорош гусь! — взъелась на него врачиха. — Имени отца не знает. Вот недоросль!

— А что вы на него кричите? — вступился за брата Ник. — У нас разные отцы.

— Ну, с меня довольно! — возмутилась, вставая со стула, врачиха. — Я вам не клоун какой-нибудь! Скажите матери, что завтра я принимаю с восьми до четырех. Пусть сама приходит за рецептами… Вы оба — немедленно вон! — приказала врачиха Сергею и Шашапалу. — Больной необходим полный покой. А матери вашей я посоветую пороть вас почаще!

Утром болезнь ушла. Температура упала до тридцати пяти и шести. Елена заметно осунулась. Зато глаза лучились и радовались. В темно-серых глубинах засверкали беспечные васильковые искорки, сулившие скорое выздоровление.

Выпростав из-под одеяла худые руки, Медуница украдкой улыбалась, выслушивая комментарии друзей в адрес вчерашнего инцидента с врачихой.

— …да она самая настоящая Варвара! Нахваталась верхушек от какого-нибудь доктора Айболита! — негодовал Сергей. — А из-за того, что сейчас с врачами туго, так вот и пролезла.

— …«Пороть вас почаще надо», — гнусавил Ник. — А сама сначала и рук мыть не собиралась. Врач называется. И ты тоже, — набросился он на брата, — растанцевался перед ней. «Проходите сюда, пожалуйста! Вот полотенце!.. Мыло, пожалуйста!»

— Что ж, мне на нее лаять надо было? Или за ноги кусать? — огрызнулся Иг. — Да… Слушай, Елена, а какая у тебя действительно фамилия?

— Синицына.

— Очень даже подходящая, — одобрил Шашапал, отпросившийся у бабушки пропустить школу из-за болезни Медуницы.

Близнецов школьная проблема пока не беспокоила. Уговорив вологодскую учительницу аттестовать их за три четверти третьего класса, они до осени никаких дел с московской школой заводить не собирались.

— И как отца величают, спросила я, — краешком губ улыбнулась Медуница Нику. — Борис Петрович.

— Выкладывай и год рождения заодно! — потребовал Иг.

Глаза девчонки насторожились, пригасли. Она что-то прикидывала, вспоминала, помогая себе шевелящимися губами. Сведя наконец загадочный баланс, вымолвила с приглушенной усталостью:

— Девять мне уже.

— Было или будет? — заинтересовался Шашапал.

Медуница снова сникла.

— В каком ты месяце родилась? — спросил Иг.

— Мы вот с Ником второго марта родились, — не выдержав молчания Елены, заявил Иг.

— Я не знаю, — легонько вздохнув, призналась девчонка.

— Но по метрикам-то можно посмотреть? — забеспокоился Ник.

— Документы пропали у той мамаши, что на торфе схоронена.

— Тогда так, — стукнул ребром ладони по столу Иг, — выбирай сама себе день рождения! Давай в мае. Чтобы мы его все вместе поскорее справили. Тебе май нравится?

— В мае теплынь приходит, — оживилась Медуница.

— 1 Мая! — предложил Шашапал.

— Нет, 1 Мая — и так праздник! — не согласился Иг. — Лучше какой-нибудь непраздничный день… А вот у нас у всех будет праздник.

— Однако в мае родился кто, всю жизнь маяться придется, — вроде как самой себе сказала Елена.

— Выбирай июнь, — предложил Ник.

— До июня дожить надо, — Медуница, казалось, выглядывала, прикидывала свою дорогу в июнь. — Пускай в мае будет.

— Какого числа? — заволновался Шашапал.

— Какого скажешь.

— Лучше ты сама число назови, — почувствовав смущение друга, попросил Елену Иг. Или, хочешь, погадай сама себе. Ты ведь умеешь гадать, — напомнил он Елене.

На дне глаз девчонки что-то насторожилось. Но дальше пугливое беспокойство свое Елена не пустила.

— Умею. Но по-пустому не стану.

Сказала это твердо, но ласково, Словно по щеке Ига погладила.

— Чтобы гадать научиться, можно просто узнать, что какая карта означает? — простодушно полюбопытствовал Сергей. — Или все-таки надо что-то внутри такое иметь, как у древних вещуний?

— Не знаю, — не сразу ответила Медуница.

— Тебя кто гадать научил?

— Бабушка Мария.

— А зачем?

Елена пытливо посмотрела на Сергея, как бы соизмеряя возможности его восприятия с тем, что она сейчас поведает ему, зачем-то бросила взгляд на фотографию юной Вероники Галактионовны и начала не очень внятно, как всегда перед трудными воспоминаниями:

— Как мать меня к бабушке Марии привезла… сказать не могу. Запамятовала. Помню только, что сперва мы ехали через город Остров.

— Остров? — удивился Шашапал. — Город на острове стоял?

— Не знаю. Запомнила, что говорили вокруг Остров да Остров… А после Острова мы к бабушке Марии приехали… Кругом лес и цветов не счесть. Большие, духовитые. Елки мохнатые, синие до неба. Июнь обначаливался только… Про войну в деревне слыхом не слыхали. Я все к цветам да травам ластилась. Один раз к бабушке Марии подошла… «Отчего, — спрашиваю, — бабушка, у тетки Ксении тень на лице?..» — «Какая тень? Чего ты?» — удивилась бабушка Мария… «Вот, — говорю, — как туча на лицо нашла и не уходит. И глаза в тумане…» Поглядела на меня бабушка. Погладила по голове. Побегай, говорит, лучше по лужку клеверному. Глянь, какой он ласковый. Белый да алый. Вбери в себя дух добрый. Я и убегла. Так на другой день дочка-двухлетка Ксении в озере утопла. Детишки старшие купались там себе. Жарко. Ну и Ксения искупалась да на дневную дойку заспешила. А дочку под присмотр старших оставила. Она уже не раз так делала. Ребятишки заигрались и не видали, как та в воду пошла… Схватились, когда малая уж захлебнулась так шибко, что и не откачали… На всю деревню беда. До немцев ничего хуже не было. Ксения молчком убивалась. Не плакала. Так ее в больницу и свезли. А война замутила всех, да вслед немец пришел. Я про Ксению и позабыла. А бабушка Мария, выходит, помнила.