Григорий Тютюнник - Водоворот

— Я не получил приказа занимать этот участок. Мне приказано выйти в Селижары.

— Выполняйте то, что приказываю вам я.

— Есть! По машинам!

Танки зачихали моторами и двинулись куда-то в сторону, осыпая полковую колонну сухой снежной пылью.

Встретились несколько саней с ранеными. Кто-то из колонны спросил:

— Ну как там дела, братцы?

Один раненый, у которого из-под ушанки белели бинты, оперся на локоть, ответил, пересиливая боль:

— А вот пойдешь — понюхаешь…

— На левом фланге наши прорвали фронт и гонят фашистов,— откликнулся с других саней молодой, веселый голос.

На третьих санях лежали двое, закутавшись с головой в шинели. Один сидел, раскачиваясь и постанывая. «О-о-ох, о-о-ох!» — вырывалось из его груди. От раненых тянуло пороховым дымом и запекшейся кровью.

Полк остановился в густом лесу. Моргунова вызвали к комбату. Люди удивленно спрашивали друг друга: «Куда же это нас? Что с нами будут делать?» Но на фронте не объясняют, а отдают приказы, которые надо выполнять.

Еще около часа батальон петлял по лесу. Рота Моргунова расположилась на отдых, выставив боевое охранение. Людям запретили курить и разговаривать.

Где-то за лесом взлетали ракеты, и зеленые вспышки озаряли черные стволы деревьев. Слышна была пулеметная стрельба. Иногда с гулким звоном била батарея, и где-то далеко-далеко ухали глухие разрывы.

Люди сидели под деревьями на снегу. Никто не дремал, все чувствовали, что здесь фронт, и были собранны и настороженны. Абдулаев ходил с Моргуновым по расположению роты, отбирал бойцов.

— Еремеев, Слободянюк, Разгуляев, Митяй…

Вызванные вскакивали на ноги, присоединялись к Абдулаеву.

Возле Тимка Абдулаев задержался на секунду, обернулся к Моргунову:

— Беру.

— Я бы не советовал.

— Ничего. Пускай приучается.

Абдулаев похлопал Тимка по плечу и слегка подтолкнул его в сторону, где стояли отобранные бойцы. Тимко молча стал возле них, поправил за спиной автомат. Марко подошел к нему, плачущим голосом спросил:

— А как же я?

В темноте его сгорбленная фигурка была сиротливой и одинокой.

— Почаще земле кланяйся,— засмеялся Тимко.

Марко повернулся, побрел на свое место, и тогда сердце у Тимка сжалось. Он догнал товарища и тихо сказал:

— Ты береги себя, Марко.

Марко засуетился, вынул что-то из бокового кармана.

— Возьми, это мне мать на дорогу дала. Вишневые косточки свячёные. Заговор от пули.

— А тебе?

— У меня еще есть.

Тимко понюхал три маленьких шарика, положил в карман.

— Беевой горой пахнут,— сказал он, улыбнувшись.

— Что-то ты очень веселый, Тимко…

— На масленицу родился,— блеснул белыми зубами Тимко и, пожав Марку руку, побежал к группе, что выстраивалась между деревьями.

Группу вел Абдулаев. Десять человек надели белые маскхалаты.

— Где шалтай-болтай? — набросился Абдулаев на Тимка.

— С земляком прощался!

— Получай халат.

В придачу к оружию, имевшемуся у бойцов, выдали ножи в брезентовых чехлах.

«Гм. Видно, на какую-то веселую свадьбу идем»,— подумал Тимко, прицепляя нож к поясу.

Моргунов вывел их на опушку леса и, собрав в кружок, шепотом сказал:

— Вот так, ребятки, приказано вам добыть «языка».— Он посмотрел на часы.— Половина второго. Вы должны здесь быть через три часа… с «языком». Ясно? Идите.

Бойцы один за другим вышли из лесу.

По редким выстрелам Абдулаев определил, где расположены немцы. Проскользнули мимо них. Впереди была Старая Торопа, и Абдулаев рассчитывал взять «языка» там. Положение создалось такое, что их батальон, как сообщил перед выходом на задание Моргунов, оказался у немцев в тылу,— таким образом, фронт противника был только на восточной окраине Старой Торопы, и там слышалась вялая стрельба,— видимо, лишь для порядка.

Бойцы вышли к селу с запада, и теперь им нечего было опасаться, хотя, конечно, следовало быть настороже. Ясная, лунная ночь усложняла задачу разведчиков. На снегу — тени с радужной каймой. Проскочили белую пустыню. В лощине остановились. За холмом — Старая Торопа. Они стояли внизу и совещались. Вверху гулял ветер и сдувал снег на халаты.

Абдулаев глянул на часы. В пути были уже сорок минут. Разбившись на две группы, разошлись, придерживаясь определенного расстояния, чтобы не терять друг друга из виду.

Вскарабкались на холм, залегли.

Тишина. Слышно, как осыпается с шелестом снег. На белом просторе чернеют хаты, пахнет гарью. Бойцы ползут, перелезают через плетень, прячутся в чьем-то огороде.

Абдулаев, Митяй и Тимко ползут дальше. Абдулаев делает несколько прыжков и застывает у хлева белым призраком. Во дворе стоит подвода. Накрытые попонами, жмутся друг к дружке лошади. Они уже почуяли чужих, прядают ушами, настороженно вытягивают шеи.

Абдулаев подает знак, и Митяй с Тимком в один миг оказываются подле него.

— Тут кто-то есть,— шевелит губами сержант и кивает на хату.— Вдруг он замирает и подает знак «внимание».

Слышится скрип шагов.

По улице села идут двое с карабинами за плечами. Двое! Взять невозможно. Кто-нибудь из них обязательно выстрелит или закричит.

— У-у, ишаки! — ругается Абдулаев и провожает их злобным взглядом.

Охотники стоят, выжидая добычу, но зверь не идет. Тогда Абдулаев берет Митяя и направляется с ним к соседнему двору. Тимку приказывает стоять у хлева, наблюдать за хатой.

— Видишь,— указывает Абдулаев на подводу и лошадей посреди двора.— Фрицы тут. Не может такого быть, чтобы кто-нибудь из них не вышел из хаты.

Тимко плотнее прижимается к стене и не отводит глаз от двери. Так он стоит долго, ноги и руки мерзнут, смертельно хочется курить.

Снова мимо двора проходит патруль. Тимко видит лунные блики на штыках и слышит тихие голоса. Вот один из патрульных остановился, блеснул зажигалкой, прикурил. На Тимка пахнуло ароматным дымком. Они стояли в нескольких метрах, и ему казалось, что они видят его. У Тимка ноет под ложечкой, он перестает дышать, замирает. Немцы идут дальше, неся на штыках лунные сполохи. Тимко рукавицей трет слипшиеся от мороза ресницы. Вдруг тихо заржали кони, дверь отворилась, из хаты вышел немец. Он стоит секунду-две, будто прислушиваясь к чему-то, мочится на снег. Тимко выскакивает из-за хлева и шепчет:

— Хенде хох!

Немец поднимает руки, а ногой ловко выбивает автомат из рук Тимка, хватает его за горло и валит в снег. Тимко ударяет немца коленом в живот. Немец опрокидывается на спину. Тимко бросается на него и чувствует, как чем-то тяжелым бьют его по голове. «Пропал!» — проносится в его угасающем сознании…

— Ты можешь идти? — спрашивает кто-то, тяжело сопя.

— Могу.

Мороз возвращает силы. В ложбину Тимко скатывается, как груша. Рот забит снегом, в носу и в ушах снег. Тимко поднимается на ноги и видит перед собой всех разведчиков. Они суетятся: вяжут того самого немца, с которым боролся Тимко. Абдулаев суров и озабочен.