Василий Золотов - Земля горячая

— Как это? — удивилась я.

— Очень просто. Наше общежитие живет по неписаному уставу: как сказал Жорка, так и должно быть. Плохо тому, кто не выполнит его волю. Ты видела Степанова и Гаврилу? Так вот, они должны отдать Жорке по двадцать пять рублей из подъемных, которые получили в порту, а они все деньги выслали домой, семьям. Если через десять дней не отдадут — хана́ им.

— А ты отдал?

— Я-то отдал, вернее, не я, а мой дружок — ты его видела — Покровский-Дубровский. Он хороший парень, за меня беспокоится.

Мне хотелось еще поговорить с Борисом, но я видела, что он торопится.

— Ладно, иди да скажи хлопцам, чтоб завтра к семи все были в сборе, я приду.

— А не боишься? — удивился Борис.

— Нет… — не совсем уверенно ответила я.

Мы попрощались, и я пошла домой. Не раздеваясь плюхнулась на тахту в расплакалась…

Утром сразу же направилась к Толе Пышному. У него сидел Булатов. Оба озабоченно о чем-то шептались. Оказывается, вчера грузчики избили Сашку Полубесова, да так, что тот сейчас в больнице. Я крикнула:

— Что хотите делайте, а больше я к этим бандитам не пойду!

— Ого, быстро ты сдрейфила, — хлопнув ладонями о коленки, сказал Булатов. — А бояться нечего: тех, кто избил Полубесова, уже убрали. Но работу с грузчиками продолжать необходимо!

Толя сердито посмотрел на меня.

— Не думал я, Галина, что ты перед хулиганами спасуешь. Была у них?

— Была, а что толку?

— Сходи сегодня еще. Да не забудь — говори помягче. Мне кажется, Полубесов сам на рожон полез. Уж такая у него натура.

Сашка — парень, а что могу я? Неужели Толе не жалко меня? Ведь он когда-то… Я посмотрела на Толю, стараясь найти в его взгляде хоть какую-нибудь капельку теплоты, но лицо Толи было непроницаемо серьезным. Ни сочувствия, ни внимания, ни привета. И Булатов хорош: где трудно, туда и сует. Ведь меня, как женщину, могут там оскорбить, унизить. Вон как Сашку тряхнули.

В перерыв я сбегала к Сашке. Вид у него был плачевный: под глазами синяки, на лбу пластырь, настроение отвратительное. Мне стало жаль его.

— Крепко тебя отделали, Сашок…

— Как видишь!

Вечером за мной зашел Борис.

— Не передумала? — спросил он.

— Нет.

— Ну, пошли, коль не передумала. Ребята ждут. Понравилась ты Виктору — фартовая, говорит, девка!

— А ты мне вчера, Борька, не очень понравился. Вместо того чтобы осадить хулиганов, краснел, как майская роза.

Борис так и вскипел:

— Знаешь что, Галина, если ты хоть раз еще произнесешь это слово…

В комнате было много народу. Мои подопечные оживились, кто-то предложил табуретку. Я осмотрелась и вдруг захохотала. Заулыбались и грузчики.

— Что с тобой? — спросил Борис — Вспомнила что-нибудь?

— Да нет, ты погляди, — показала я на кровать… обутую в сапоги. На кровати лежал, согнувшись калачиком, человек.

Борис, к моему удивлению, помрачнел.

— А-а, это все Степанов чудит!

— Что это он? — поинтересовалась я.

Вместо Бориса ответил сам Степанов:

— Да тут не только сапоги, того гляди и самого вместе с койкой уведут. Жиганы, одно слово. Как прихожу с работы, сам разуваюсь, а кровать обуваю. Так-то надежней, Сам сплю всю ночь и сапоги стерегу…

«Да, смешного тут мало», — подумала я и присела к столу.

— Зачем пришла? Перевоспитывать? — грубо спросил один из грузчиков.

— Пока не за этим.

— А из какого вы общества?

Я в недоумении посмотрела на них.

— По-моему, мы все из одного общества — из советского, социалистического…

— Ну нет, — вмешался Покровский-Дубровский. — Вы другого поля ягода, а нашему брату всю жизнь ходить с клеймом — «бывший зек»…

— Ничего подобного, — перебила я его. — Будете честно работать — никогда не вспомнят о вашем прошлом.

— А квартиру в случае, если приедет семья, дадут?

— Конечно, дадут! Возьмите в отделе кадров вызов и посылайте семье. С жильем к весне будет легче.

— А как заработки?

— Это зависит от того, как вы будете работать. Попотеете — и гроши на бочку. Сейчас строим склады, причалы, дома: весной предстоит погрузка и разгрузка судов. Стоит влезть в работу — все забудется.

— Днем забудется, а вечером в общежитии припомнится, — сказал кто-то…

— Не каркай, видно будет, — перебил Кириллов.

— А учиться можно?

— Конечно. Можно и нужно. Сейчас в порту как раз организуются курсы крановщиков и лебедчиков.

— Это неплохо.

— А кто у вас бригадир? — спросила я.

— Кириллов.

— А староста комнаты?

— Еще нет.

— Тогда надо выбрать.

Ребята переглянулись. Кириллов предложил Степанова:

— Мужичок хозяйственный. Будь спок.

— Хозяйственный! Его слушать не будут.

Кириллов хряпнул кулаком по столу.

— Будут! А кто не будет, разговор заимеет со мной. Ясно?

В дверь просунулась вахтерша, сказала:

— Начальство идет, а с ними избитый. Всех сзывают в коридор.

— Начинается! — вздохнул кто-то.

— Черт их принес!

Я успокоила ребят:

— Начальник порта хочет познакомиться с народом. Когда мы приехали, нас тоже так собирали. Давайте побыстрее закончим с выборами старосты.

— А ну, братва, голоснем! — кинул взгляд на своих товарищей Покровский-Дубровский.

— Голоснем! — загудели жильцы.

Степанов был избран единогласно. Кириллов тут же вручил ему знак власти — ключ от комнаты.

— Держи пока железный, — золотой не заработали.

В коридоре яблоку негде упасть — собралось человек сто. Я протиснулась к столу и увидела за спиной Булатова Сашку. Он еле держался на ногах.

— Ты-то зачем притащился сюда? — спросила я шепотом.

— Так надо…

Грузчики недобро посматривали на Булатова. «Послушаем, что скажет нам батя!» — говорили их насмешливые глаза. Вперед вышел враскачку, по давней флотской моде, парень в тельняшке — в руках гитара с огромным алым бантом. Тренькнув на семиструнной, «моряк» широко улыбнулся.

— На гастроли собрался, Жора? — подмигнул ему Кириллов.

— А ты как думал? Моряк — человек свободной жизни. Чего мне терять на свете? Вся собственность — гитара, тельняшка да веселая душа…

— Трепло ты, а не моряк! — бросил кто-то невидимый из-за толпы.

Булатов весело улыбнулся:

— А ну, морячок, дай-ка гитаришку. Давно не держал в руках.

Жорка вручил Булатову свое сокровище, бросил при этом косой взгляд в ту сторону, откуда послышалась обидная реплика.

Булатов прошелся по струнам, подкрутил колки я вдруг тряхнул с перезвоном «Камаринскую», да так лихо, что все заулыбались, один лишь Жорка сверлил толпу злым взглядом.

— Хороша гитарка, морячок, — проговорил Семен Антонович, — звонкая!

— Звонкая, да жизнь наша, начальничек, нынче не звонкая!..

— Чем же это она не звонкая? Грошей нема?

Грузчики разом загомонили, двинулись к Булатову.