Евгений Гущин - Небесное созданье

Алексей вскинул ружье на плечо и остановился, истово оглядывая окрестности. Надо было сначала определить: что, где и как и уж только потом искать проклятый контейнер, оставляя как можно меньше своих следов. Ведь если он все тут избродит, докажи потом, что просто проходил мимо. Никто не поверит, да и сам бы он не поверил, будь на месте спасателей.

В первую очередь посмотрел, куда набиты волчьи следы с лежек. Вели они к подножью скалы, где лежал фюзеляж вертолета, зияя рваной чернотой дверного проема. Там разрозненные следы сплетались в единую тропу и исчезали внутри, как в огромной норе.

Алексей зябко поежился от мысли, что придется ему сейчас осмотреть место волчьего пиршества. Подумалось с ужасом: «Страшная смерть. Волки грызут мерзлые трупы, а вороны, мельтеша вверху, ожидают своей доли. Врагу такого конца не пожелаешь». И, решаясь, судорожно перевел дух.

Волчьей тропой приблизился к рваному проему в пассажирском салоне и, присев, заглянул внутрь. Он знал, что именно там увидит, мысленно подготовился к этому, но реальность потрясла его сильнее, чем ожидал, даже глаза на мгновение сами собой закрылись, не вынеся увиденного. Жутко было глядеть на бесформенную кучу тел с окровавленной, изжеванной, заледенелой материей, из которой торчали изгрызанные волчьими зубами человеческие кости. По-христиански надо бы как-то оградить трупы от хищников, но как это сделать? Трогать ему тут ничего нельзя до прихода спасателей. Не будь здесь золота, было бы гораздо проще. Но желтый металл, еще им не найденный и незримый, отсекал все другие его устремления и не велел прикасаться ни к чему лишнему.

Оглядывая внутренность салона, определил, что в нем три трупа или то, что от них осталось. Четвертого не было. Вероятно, при падении выпал. Не увидел внутри и ящика-контейнера, о котором говорила Алена, и Алексей вернулся на середку узкого ущелья. Принялся изучать почти отвесный северный склон. Ничего особо примечательного не обнаружил, только на одном из каменных уступов заметил сломанный молодой кедр. Вершинка у него была снесена напрочь. Наверное зацепило падающим вертолетом. И больше — никаких следов. Все щедро припорошено снегом и выглядело первозданно, словно ничего тут не произошло. Но в густой синеве неба ожидающе кружили вороны, а узкое русло, скрытой подо льдом речки Коозу, изрезано волчьими тропами.

Одну такую тропу Алексей раньше не заметил, и углядел только сейчас. А вела она за нагромождение скал чуть повыше того места, где он стоял. «Видно, там лежит и четвертый», — подумал он, неспешно двигаясь за скалы, и не ошибся.

Место волчьего пиршества нашлось сразу. Алексею не единожды приходилось видеть останки маралов после волчьей трапезы. Зрелище мерзкое, Алексей всегда испытывал от него глубокое отвращение и тошноту. Но, на избуровленным лапами, окровавленном снегу, были останки человека, и от вида этого снова придушенно сжалось сердце, как и в салоне вертолета. Наверное, к такому зрелищу нельзя привыкнуть. Ведь человек, если у него нормальная психика, все прикидывает на себя. Дескать, а если я сам окажусь в подобной ситуации? И его охватывает суеверный ужас.

Под скалой лежали растерзанные останки усатого летчика. Лицо его зверями было пока не тронуто. Алексей стоял над ним, наливаясь горечью и ненавистью к самому себе. «Господи, чем я тут занимаюсь, — опустошенно думал он, — среди трупов ищу золото. Не зря говорят: где золото, там и кровь. Такова уж природа желтого металла — не обходится оно без крови. А может бросить все к черту и бежать с этого проклятого места, пока еще душа чистая?» Но он знал наверняка: ему с собой ничего не поделать. Как бы сейчас ни страдала душа и ни взывала к разуму, а поступит он так, как обещал Алене.

Не сходя с лыжни, привалился боком к скале и закурил. Хотелось успокоиться и привести в порядок мысли. Он закрыл глаза, чтобы ничего не видеть, но память услужливо нарисовала ему Алену.

Ах, Алена, Алена… Ах, небесное созданье, при одной мысли о которой его заливает нутряным жаром, и дрожь желаний ознобом пробегает по телу. Что за наваждение на него накатилось? Ведь он млеет как пацан, представляя ее в своих объятиях. И это в его-то годы! Впрочем, Пушкин верно сказал, что любви все возрасты покорны. И еще вспомнились Алексею «Египетские ночи», которые однажды потрясли его своим сюжетом, и он иногда перечитывал их в Базовой избушке, куда еще с осени, вместе с продуктами и охотничьими припасами, занес двухтомник Пушкина. В мозгу услужливо возникли слова Клеопатры, брошенные в толпу влюбленных поклонников:

«Не знаю, как насчет Клеопатры, а Аленкину ночь я бы купил ценой своей жизни, — подумалось ему отрешенно. — Почему? Сам не знаю, но купил бы. Потому что это желание сильнее меня. А может еще и оттого, что слишком уж меня потрясли „Египетские ночи“, и я, сам того не осознавая, чувствовал себя на месте одного из принявших любовный вызов, был внутренне готов к этому. И вот теперь представился жизненный случай, по своей сути напоминающий тот, что описал великий поэт. Она мне предложила себя, и я пошел. Правда, речь шла не о жизни, а о мешочке с золотым песком, но кто знает, как это повернется дальше? Ладно, не будем терзаться думами, будем делать дело».

Старательно притушив окурок, сунул его в карман куртки, — на всякий случай, чтобы не оставлять после себя вещественных следов, и снова принялся оглядывать местность метр за метром, исследуя подножье отвесного склона и ближние ледопады. Контейнер нашелся почти рядом, у подножья скалы. Ящик был проломлен в нескольких местах, крышка сорвана и висела на одном шарнире. В самом контейнере ничего не оказалось, но в паре метров от него, в снежной лунке, под тонкой коркой что-то загадочно темнело. Ткнул туда кайком, и сердце екнуло. Понял: там именно то, что он ищет.

Все оказалось до смешного просто. Солнечные лучи проникли сквозь слой снега до поверхности мешочка, лежащего на толстом льду, и расплавили его. Точно так же вытаивают под зимним солнцем и кедровые шишки, которые он частенько подбирает, идя по путику.

Алексей продвинулся вперед. Опершись на каек, нагнулся и извлек из лунки мешочек, наподобие тех, в которых продают дробь. Он и по весу напоминал дробовой. «Килограммов десять, если не больше», — определил Алексей, держа его в обеих руках. Мешочек был зашит толстой нитью, с которой свисала небольшая пластмассовая пломбочка с выдавленными на ней мелкими буковками и цифрами. Они ничего не говорили непосвященному, но он и так знал: в мешочке — металл, ради которого на Земле совершены самые тяжкие преступления. «И сейчас одним преступником стало больше», — подсказал ему разум.