Иван Мельниченко - Пока ты молод

«Не верю, Анатолий Святославович. Я ведь не такой идеалист в любви, как вы, и вряд ли у нас здесь с вами получатся замкнутые, похожие друг на друга кольца судьбы».

Он представил себе снисходительно возражающего профессора и напал на него с еще большей горячностью.

«Да и какой же, раз уж на то пошло, у нас с вами идеализм, если мы, и вы и я, влюбились в чужих жен. Просто вы, пытаясь скрыться иногда за всякую мистику, прикрываетесь философствованием о сложности жизни. Мистическая вера в судьбу? Да какая же мистическая вера, если я сегодня в метро самым обыкновенным образом увильнул от встречи с нею. Хоть вы и улыбаетесь, а все-таки… Все-таки каждый сам хозяин своей жизни, Анатолий Святославович. «Как проживешь ее, так и пройдет она». И я хозяин. И может, я уже порвал с Наташей навсегда… Впрочем, это у меня, кажется, наваждение какое-то… А жизнь, она проще…» — он вздрогнул от женского крика, зовущего на помощь, и мысли его мгновенно оборвались. По телу прошел приятный, отрезвляющий холодок. Сергей успокоился и начал внимательно следить за развитием событий в фильме.

Но, когда он пришел в институт, его снова покинуло обретенное было спокойствие. Правда, на этот раз к нему не вернулись мысли и настроения, одолевавшие его после мимолетной встречи с Наташей в метро.

Его раздражал нестерпимо равнодушный пафос доцента Храпова, который снова, на этот раз читая лекцию о Щедрине, садился на своего излюбленного конька: вместо анализа художественных полотен писателя смаковал, «для оживления» материала, пикантные биографические подробности. Как когда-то он не забыл упомянуть о том, какой греховной болезнью болел Помяловский, кому и какие суммы проигрывал в карты Некрасов, так и сейчас он, разумеется, не обошел того факта, что великий русский сатирик, обличитель крепостничества, самодержавия и так далее и тому подобное, уезжал в ссылку… с пятью слугами.

Храпов был, что называется, артист. Он умел, смакуя такие вот подробности, где надо торжественно повысить голос, а где и перейти чуть ли не на шепот и тем самым создать у студентов впечатление, будто все это он рассказывает отнюдь не каким попало студентам, а только лишь сидящим сейчас перед ним.

Главное ведь, чтобы было живо и демократично. Иначе кто же станет слушать написанные еще в тридцать девятом году, не очень блещущие слогом лекции. Эту истину Храпов понял давно, потому и начал искать эдакую остренькую приправу для своих лекций. И надо сказать, поиски его не оказались напрасными: нет-нет, да и помянет кто-нибудь из выпускников добрым словом во время защиты диплома, не гордый, дескать, был старик, этот доцент Храпов. Понимал нашего брата студента. До бога, как говорится, слова благодарящего не дойдут, но зато их услышат те, кому следует услышать. А о большем-то Храпов и не печется.

Нет, что ни говорите, везучий он все-таки человек, Храпов. Ведь вот уже целый месяц его имя почти не сходит с газетных страниц после опубликования его большой статьи. Случилось все просто. Раньше он, применительно к обстановке, отмалчивался. Мол, не специалист по современным проблемам. Был ласков и общителен со всеми без исключения. Но потом вдруг его шестое чувство подсказало ему, чья чаша весов начинает перетягивать. Приспело времечко и ему показать себя. А что-о! Богатыри былинные тоже ведь долго и праздно дремали. До поры до времени. А когда пробивал час, от их силы сыромятной чертям тошно становилось. Правда, богатырям не приходилось думать о таких житейских мелочах, как конкурсы на замещение вакантных должностей. Но это ведь уже детали. Теперь после всего случившегося вряд ли и ему, Храпову, придется об этом думать…

У Сергея с доцентом Храповым сложились натянутые отношения с первых же дней их знакомства. Как-то, разбирая пушкинских «Цыган», Храпов произнес искрометный монолог всего лишь об одной строке поэта — «варят нежатое пшено». Оказывается, эпитет «нежатое» характеризует свободолюбие цыган, кочующих шумною толпой по Бессарабии. Это пшено, видите ли, не тронуто грубой рукой цивилизации, как и сама цыганская вольница. И понятное дело, эпитет не случайно подобран Пушкиным. Так мог написать только поэт, воспевающий горящих свободою людей, если хотите, таких же нежатых, как и то, казалось бы обычное, разваривающееся сейчас в котле пшено…

Сергей тогда не вытерпел и открыто сказал Храпову, что тот говорит несусветную чушь. Храпов, побагровев, выкрикнул: «Мальчишка!» — и с обиженной демонстративностью вышел из аудитории. А на следующий день на доске приказов и объявлений был вывешен строгий выговор, который записали Сергею. После этого случая Храпов перестал замечать Сергея и разговаривал с ним только во время приема экзаменов. Между прочим, он каждый раз после опроса не забывал отметить:

— Вы, разумеется, понимаете, Воротынцев, что я вам ставлю приличную оценку по той простой причине, чтобы не было разговоров о моей мстительности.

В подобных случаях Сергей сочувственно улыбался и молча покидал аудиторию.

Сейчас же ему, как никогда, было неприятно видеть перед собой мясистое, с красными прожилками лицо Храпова, раздражающие клочки пепельного пушка, которыми, казалось, были заткнуты уши доцента. Сергей искренне пожалел, что пропустил не храповские лекции, а два часа толкового преподавателя истории искусств.

Чтобы хоть чем-нибудь заняться, он ни с того ни с сего начал вдруг считать троллейбусы, идущие в сторону Арбата. При этом он засек время, так как собирался вести счет только в течение десяти минут. Однако ему помешала подсунутая записка, которую он тотчас же развернул. Даже не глядя на подпись, он сразу определил по почерку, что она от Бориса Мишенина.

«Старик, — обращался тот, — обитатели последнего ряда увидели в твоих глазах тоску по цыганскому табору и решили, что ты по всем статьям подойдешь для нашей затеи. А зиждется она вот на чем. Поелику до стипендии еще целых три дня и не каждый из нас может позволить себе богатый чай, то, во-первых, ты должен написать эпиграмму на Храпова и, во-вторых, внести в общий литфонд пятерку. В конце лекции будут подведены итоги конкурса. Занявшие первое и второе места получают общую сумму и обедают только вдвоем. А то ведь: «Скучно, няня!» Не лекция, а проповедь. Согласен?»

Сергей оторвался от записки и, встретившись с вопросительным взглядом Бориса, одобрительно кивнул.

После лекции все семеро участников конкурса тайным голосованием присудили первое место Мишенину. Сергей, к своему изумлению, занял второе. Они сразу зашли вдвоем в шашлычную и пообедали с вином.

В электричке они заговорили о том, у кого бы попросить взаймы до стипендии. Начали перебирать знакомых, но ничего утешительного не нашли.