Виктор Малыгин - По дороге в завтра

— У-у, пакость! — окончательно вспылил Букреев. — А ну поднимайся, я с тобой поговорю.

Бабкин поднял звенящий будильник, потряс над головой.

— Собирайся в путь, рязанец! Даю звонок отправления.

— Молодой человек, вас просят! — тихо, но внушительно сказал Калянс и, взяв Бабкина сзади под мышки, поднял, стал толкать к двери, вышвырнул на улицу.

Там Букреев свалил Бабкина, вцепился в волосы, начал бить головой о плотно утоптанный снег.

— Еще, еще! — отсчитывал Ян. — Так его. Проведи, Миша, разъяснительную работу. — Наконец, он не особенно настойчиво предостерег: — Только без жертв… — И вскоре приказал: — Хватит!

Букреев поднялся и пошел в помещение. Стягивая изорванную рубаху, он говорил Дрожкину:

— Как видишь, Коля, я уже не ходок к директору. Завтра самого выгонят.

В это-то время и появился Денисов.

— Братва, парторг! — крикнул кто-то.

В общежитии стало тихо. Было слышно, как трещат дрова в печке да глухо стучит за стеной движок.

— Что это тут у вас происходит? — прикрикнул Николай Тихонович, увидев окровавленное лицо Бабкина.

Ответом было молчание.

— Что случилось, спрашиваю! — снова крикнул Денисов. — Кто его избил?

— Я! — ответил Букреев.

— За что?

— Издевается над Дрожкиным.

— Герой!.. И ты, вижу, не раскаиваешься?

— Раскаиваюсь, мало всыпал. Увольнять будете?

— За такое благодарностей не выносят.

— Николай Тихонович, — вмешался Калянс, — он за дело избил Бабкина. Ведь тот изводит Николая.

Денисов будто не слышал Калянса, глядя на Букреева, сказал спокойно и с какой-то тоской:

— Нехорошо получается. Там Дрожкин забот задал, а тут с тобой канитель…

Букреев потупил глаза, уши у него порозовели.

Из общежития Денисов шел, тяжело задумавшись… Его настораживало поведение Букреева. Общительный, независимый парень постепенно брал под свое влияние товарищей. Многие подражали ему. Но хорошо это или плохо? Парень с большими странностями: какой-то бесшабашный, временами и вовсе разнузданный. «Такого обязательно надо прибрать к рукам», — не раз решал Николай Тихонович. Последнее время ему казалось, что Букреев несколько остепенился, но надо же — затеял драку… И все же он парень сто́ящий. Как он смело встал на защиту своего дружка Коли Дрожкина!.. Придется, видно, и на этот раз столкнуться с властным нелюдимым директором совхоза.

Тревожился на этот раз Николай Тихонович напрасно.

Как-то на исходе безветренного морозного дня он шел мимо сквера и остановился у входа, привлеченный довольно странной сценой.

Там на груде старых шпал в позе оратора возвышался Букреев. У его ног сидел Николай Дрожкин; директор пока еще не подписал приказа об увольнении проштрафившегося водовоза. Рядом находился незнакомый молодой человек, вероятно один из тех добровольцев, которые теперь ехали в целинные совхозы без всяких направлений.

С каждым словом взмахивая рукой, Букреев рассуждал с жаром, глядя сверху на незнакомца:

— Оседай у нас, покоритель целинных земель, жалеть не будешь. Хорошо здесь. Есть гармошка, гитара, свой концерт можно ставить… — Он окинул глазами сквер, будто перед ним была тысячная толпа, огорченно добавил: — Все бы хорошо, только вот директор загибы допускает.

— Да еще какие! — с подъемом поддержал Дрожкин.

— Не мешай оратору, когда он на трибуне! — огрызнулся Букреев. — Учить вас всему надо…

Денисов оглянулся, услышав позади легкий шорох. К забору подошел Истомин. Парни не заметили и его. Он остановился, стал слушать, ничего не сказав Николаю Тихоновичу.

— Вот перед вами первая жертва произвола, — продолжал между тем Букреев, откинув руку в сторону Дрожкина. — Беда с нашим директором: рубит с плеча. Чуть чего — «уволить». Разгонит людей, как пить дать!

— Значит, зарвался у вас директор… псих, одним словом, — подал голос незнакомец.

— Ценная мысль, — одобрил Михаил, — прошу ее подробнее развить.

Тут Истомин крикнул во все горло:

— А ну, подойди сюда, сигнальщик! — и подался к трибуне.

Голос директора заставил парней вздрогнуть. Коля взглянул на Семена Михайловича испуганно, незнакомец — недоумевая. Букреев спрыгнул со шпал. Можно было подумать, что он беззвучно смеется, но губы, изобразив улыбку, оставались неподвижными.

— Эка тебя распалило, братец, — с остановками после каждого слова проговорил, приближаясь к штабелю, Истомин. — Вон как ораторствуешь! Директор, значит, плохой?..

Приблизился к парням и Николай Тихонович. Букреев стоял молча, не оправдывался, не возражал.

— Вытянулся передо мной, как апостол, — сердито сказал Семен Михайлович. — Ступай!

Не сказав ни слова, Михаил шагнул в сторону от Истомина. Тот крикнул:

— Вернись!

Букреев вернулся.

— Ты что? — спросил директор.

— Так вы же позвали… Увольняйте!

— Кого?

— Я виноват, я отказался принять быков, подвел Дрожкина.

— И тебя можно, — спокойно сказал Истомин.

— А Дрожкина не за что!

Истомин с минуту смотрел с высоты своего роста на Букреева, заговорил:

— Тебе бы в церкви служить. Голос у тебя уж очень звонкий, как у протодьякона. Да и кулак ничего себе. Бабкина-то разделал!

— Подамся в другой совхоз, вон с ним, — указав на незнакомца, проговорил Букреев.

— Все же, за что ты избил-то Бабкина?

— За Дрожкина вступился.

— Вот как! — удивился Истомин. — Не знал… — И вдруг он весело расхохотался. — С тобой, смотрю, Букреев, не пропадешь. Нет, нет!.. Ты говорил, что шофером работал. Давай-ка принимай газик.

— Хорошие шутки.

— А зачем мне с тобой шутить? Хотел я тебя, парень, уволить. Но, смотрю, ты самокритично к себе относишься, и поэтому назначаю тебя шофером директорского газика.

Михаил переступал с ноги на ногу. Верить или не верить директору, серьезно ли это он говорит. На всякий случай спросил:

— Какое наказание за проступок?

— А какое бы ты хотел? — поинтересовался Семен Михайлович.

— Строгача с предупреждением!

— Какое тебе наказание ни дай, Букреев, все равно мало, — сказал Истомин. — Сегодня же сними свою поповскую гриву, чтобы не срамить директора. Завтра выезжаем в трест.

— Правда?.. — Букреев засуетился. — Да я, Семен Михайлович… да я и спать буду в машине!.. Только не смейтесь.

— Выезжаем ровно в семь, — строго сказал директор.

И тогда Букреев окончательно поверил: да, это серьезно.

— А с Дрожкиным как? — спросил он.

— Сними гриву, говорю! — повторил Истомин, отвернулся, сказал, глядя в глаза Денисову: — Вот так и сколачиваешь кадры — охами да ахами. — Он помедлил чуть. — Понятно, не без помощи партбюро…

— Тетка пошла пельмени делать, — задумчиво проговорил Калянс.