Виктор Малыгин - По дороге в завтра

Незаметно начался рассвет. Перед путниками расстилались неоглядные поля, то с вороненым отливом пашни, то желтые от стерни. Истомин улыбнулся, его морщинистое лицо помолодело. Ему хотелось крикнуть:

— А хлеб-то вырос, а поселок-то есть, а парк-то заложен!..

«Как коротко выразить самую суть того, что произошло? — думал Денисов. — Встают бескрайние просторы вспаханной земли. Миллионы гектаров. И воображение неспособно объять все это. Как бы отобразил происшедшее большой художник?».

Перед Денисовым возникают знакомые лица новоселов. Вот они сливаются в один образ мужественного человека, который вырисовывается в гранитную фигуру, гордо взметнувшуюся над степью. Потом он мысленно идет на заводы, где строят для новых земель машины. Рядом с покорителем целины возникает образ рабочего… Мысль летит дальше — к героям-воинам, одержавшим победу над врагом. Он видит ударников первых пятилеток, без которых не было бы победы на новой земле… Мысль уносит его все дальше, дальше, к дням Октябрьской революции… Денисов пытается слить все это воедино, и его озаряет ясная, как луч, мысль: то, что произошло на целине, — подвиг всех поколений советского народа…

Они подъехали к Джасаю. Огромное, негреющее багряно-красное солнце медленно, торжественно поднималось над притобольской степью. По небу, от горизонта до горизонта, тянулись ровными пластами грядки летучих облаков. И от этого высокое небо казалось похожим на поднятую целину.

Позади — Сахалин, Петропавловск-Камчатский, Командорские острова… Мы держим путь к Чукотскому полуострову, расположенному у самого «холодильника мира» — Ледовитого океана, туда, откуда солнце отправляется в свой ежедневный обход над нашей страной.

Теплоход идет большой морской дорогой. Вокруг без конца и края водная равнина. В безветренную и солнечную погоду море синее и волны его легкие и ласковые. Но вот солнце скрывается за облаками, начинается ветер, поднимается туман. Море тогда сердито рокочет.

Судно одно в морской пустыне… Его преследуют туманы, ему могут преградить дорогу льды, на него может обрушиться беспощадный шторм. Но это одиночество кажущееся. За судном с берега следит много заботливых советских людей.

На пустынном берегу, в скалистых неприветливых сопках — два-три маленьких домика. Издалека виднеется башня. Это маяк. В ночную тьму и туманы он посылает пучки яркого света и радиосигналы, предупреждая моряков о близости берега. Метеорологи полярных станций непрерывно наблюдают за погодой, радисты передают сводки, подсказывают морским кораблям, как лучше проложить путь… С трудом мы представляем то время, когда капитаны водили суда по звездам, когда ориентирами для мореходов служили костры, разжигаемые охотниками на берегу.

Теперь по «столбовым дорогам» восточных и северных морей уверенно продвигаются караваны судов с грузами и пассажирами, и не остановят их, как провидел то наш великий соотечественник Ломоносов, «ни бури мразом изощрены, ни волны льдом отягощены…». И если раньше из Владивостока в Архангельск наши корабли должны были идти почти вокруг света (через Суэцкий канал), то теперь через север путь их сократился вдвое.

С каждым днем мрачнее море и холоднее воздух. Попадаются редкие льдины. Мы подходим к величественным в своей суровой красоте чукотским берегам — родине зорь и туманов.

На нашем судне были пассажиры, возвращающиеся на Чукотку из командировок и отпусков. На вопрос:

— Куда едете?

Они коротко отвечали:

— Домой.

Показались скалистые берега, маяк, небольшая коса. Сверкая на солнце тесовыми крышами, выплыл навстречу поселок.

Судно вошло в Анадырский лиман.

Когда гудок, возвестивший подход теплохода к Анадырю, эхом повторился несколько раз в скалах, кто-то удовлетворенно сказал:

— Вот мы и дома!

Из Анадыря дальше на север мы пробирались небольшой шхуной «Октябрина».

В тихий теплый полдень шхуна вышла из лимана. После недавнего дождя все вокруг дышало свежестью. Высокое солнце ярко светило с голубого неба, дробя лучи на гребнях легких волн.

Есть особая непередаваемая прелесть в добродушном шелесте непокорного северного моря, умиротворенного, наконец, щедрыми солнечными лучами.

Море словно отдыхало после бурных утомительных штормов.

Пассажиры — всего человек десять — разместились на палубе. Три охотника сидели по привычке на корточках и молча курили. Пассажир в форменном костюме Севморпути устроился на чемодане. Несколько человек стояло.

Ни птиц, ни рыб, ни головок нерп не было видно на поверхности моря. Шхуна шла вдали от берегов и, насколько хватал глаз, вокруг виднелась только вода. Так прошло несколько часов. Пассажирам уже наскучил однообразный вид пустынного моря.

Но тут один из пассажиров, пристально вглядываясь вдаль, воскликнул:

— Что-то виднеется впереди!

Взоры всех устремились к черте горизонта. Даже охотники, которые, казалось, были безразличны ко всему окружающему, поднялись и стали смотреть. В сверкающей дали моря вырастал окутанный дымкой остров. С каждой минутой контуры его становились отчетливее. Он медленно плыл к нам. Мы уже видели изрезанный берег, ручьи, скользящие со скал, очертания одинокой землянки.

Пассажиры оживились. В это время к нам подошел капитан шхуны Корона, прислушался к разговорам, сказал, улыбнувшись:

— Это не остров.

Недоумевая, мы посмотрели на капитана.

— Что же это тогда?

— Явление рефракции, — ответил Корона. — Своеобразная игра солнечных лучей, которые, преломляясь в воздухе, образуют подобные видения. Даже старые моряки и зверобои иногда поддаются этому обману. Мне рассказывали, как в одном приморском селе люди увидели, что по небу летит огромный белый медведь. Все испугались, попрятались. А медведь, приближаясь, постепенно уменьшался в размерах и… на льдину опустилась обыкновенная чайка.

Корона потянул дым из трубки.

— Смотрите!

Остров, теряя очертания, на наших глазах растворялся в воде. И тут же взамен исчезнувшего возник другой остров и, поднявшись над морем, поплыл по воздуху. Покачиваясь на невидимой волне, от острова отделился катер. Все стояли пораженные.

Но исчез и этот остров. Над нами снова расстилалось чистое небо.

— Да, это, конечно, диковинная штука, — сказал Корона.