Виктор Малыгин - По дороге в завтра

Раздался выстрел.

Раненый зверь с криком, напоминающим мычание коровы, мотал усатой головой, фыркал, бил по воде ластами, нырял. Второй выстрел. Морж снова нырнул, оставив на воде следы густой крови. Чайка и баклан нырнули в воду, поднялись и не узнали друг друга — белая чайка стала розовой, а черный баклан — багровым… Прошло немного времени, и вельбот настиг моржа. В воздухе просвистел выброшенный из вельбота ремень, и гарпун вонзился глубоко в тело зверя. Охотники удовлетворенно смотрели на загарпуненного моржа. Кто-то торжествующе крикнул:

— Теперь не уйдет!

Зверь рванулся, туго натянув ремень, отчего резко качнуло вельбот. Охотники подтащили ремень. Выбившийся из сил крупный морж оказался у борта.

Промокшие, усталые, но довольные добычей возвращались охотники с промысла.

Старый охотник Пиура рассказывал:

— Раньше, выезжая в море, мы рассчитывали только на свои руки. Я помню, как мы целыми днями гребли тяжелыми веслами. Не было сил, от усталости закрывались глаза, весла валились из рук…

Первый мотор для охотничьей байдары был привезен на Чукотку в 1929 году. К изумлению охотников, он быстро помчал по морю лодку без весел. Долго после этого шли по селам и стойбищам толки о диковинной байдаре. На устах у всех жителей побережья было имя охотника Тэгринкэу, который первым стал к мотору. Многие приходили издалека, чтобы посмотреть на отчаянного Тэгринкэу. Старики тревожились тогда: «Напрасно привезли мотор. Разгневается на нас за это море».

В колхозах Чукотки теперь десятки моторных вельботов, катеров и шхун. Если у стариков, которые так недоверчиво отнеслись к первым моторным байдарам, спросить:

— Может быть, вернем моторы на Большую Землю?

Старики покачают головами:

— Нет. Мотор пенельге (хорошо).

Потом подумают немного и поправятся:

— Аляканайкан пенельге (больше, чем хорошо)! Без мотора скучно было бы жить. На веслах моржа догнать очень трудно.

Пиура заметил:

— Без ружья и мотора нет охоты на моржа, без моржа нет жизни…

Аристов пригласил меня на ярмарку, которая собиралась в стойбище оленеводов. Я охотно согласился. Безветренным теплым днем наш катер «Морж» оставил Пловер.

Оборвалась гряда гор, что тянулась вдоль берега, и перед нами возникло село Сиреник. Два утеса, похожие на башни, далеко выступают в море; они стоят, как бессменные часовые, оберегающие покой поселившихся здесь людей. Жилища охотников приютились между высоких гор, на площадке, опускающейся к морю, и казались рядом с громадами утесов необыкновенно маленькими.

Из-за отмелей подойти к берегу мы не могли, пришлось бросить якорь и ждать.

Вскоре на берегу столпились охотники. Несколько человек сели в байдары и направились к катеру, оставив концы длинных ремней на гальке. Охотники помогли перегрузить в байдары строительные материалы и товары для ярмарки, которые мы привезли с собой. Выждав, когда поднялся наиболее крупный вал, люди, оставшиеся на берегу, держась за ремни, с криком бросились от наступающей волны и бежали до тех пор, пока отяжелевшие лодки не сели на гальку.

Из Сиреник мы должны были идти на байдарах морем до впадения в него речки Курупки, чтобы уже по ней подняться вверх до стойбища с таким же названием. Но как ни торопились мы на ярмарку, пришлось в Сиренике раскинуть палатку. Погода испортилась, и отход день за днем откладывался. С неотразимой убедительностью мы познали здесь печальный смысл поговорки: сидеть у моря и ждать погоды.

Жителям этого села хорошо знакомы коварные капризы моря, мокрые и холодные осенние ветры, беспощадные зимние пурги… Здесь нет полей и лугов. Зимой село заметает снегом, но и летом вокруг него не стелются ковры трав, не распускаются цветы. Природа наделила здешних людей своеобразными богатствами. Они разводят оленей, охотятся на морского и пушного зверя, добывают дичь, ловят рыбу и любят море и тундру, как колхозники Большой Земли любят плодородные нивы. Весенними днями они выходят на берег, подолгу сидят на камнях, смотрят на гребни волн, словно прикидывая виды, на урожай: много ли нынче будет моржей.

«Сиреник» в переводе на русский язык означает солнце. Охотники уверяют, что более солнечного и зеленого места по всему побережью нет. Что касается зелени, то с этим можно согласиться, так как зеленью в этих местах называют седой мох и серую худосочную траву. Солнце же здесь появляется, видимо, не чаще, чем в других местах Чукотки. Отправляясь в море даже в солнечный безветренный день, охотники предусмотрительно берут с собой теплые оленьи кухлянки, легкие, из кишок моржа, прозрачные дождевики, надевают шапки.

Выжидая погоду, мы прожили в Сиренике больше недели. Каждое утро охотник Тагро, который собирался с нами на ярмарку в Курупку, приходил с горы и приносил неутешительные вести. Он садился на корточки и молча начинал разогревать чайник. Мы уже знали, что значит это молчание, но спрашивали:

— Как?

Только выпив несколько кружек чаю, Тагро отвечал,:

— Плохо, на море волна. Как поедешь? В устье Курупки, должно быть, большой прибой.

Мы выходим из палатки. Видим, как надвигается на берег водяной холм, будто огромное животное. Ветер срывает с него белые брызги, метет, раскидывает их. У самого берега волна дыбится, верхний ее слой превращается в дым и, кипя, с грохотом и воем рушится вниз. Похоже, что капельки этой громады взбунтовались, обрели огромную силу и бросились вразброд. Вот волна катится далеко по берегу, потихоньку смиряясь, а потом обессиленная, отступает назад по покатой поверхности навстречу новой волне, с яростью бегущей с моря.

Берег в белой кипящей пене, море выбрасывает тонны гальки. Галька снова сползает в море, гремит.

Утром охотники перетащили вельботы на взгорье далеко от моря. Теперь их поднимают еще выше. Бочки, весла, якоря — все перетаскивают дальше от разгневанных волн.

— Ночью может быть плохо, — говорят охотники.

Но море не захотело ждать ночи. Волны уже накидываются на то место, где недавно стояли лодки.

Особенно неистовствует волна, что наскакивает на утес. Она исступленно бьется, отскакивает, сталкивается с встречной волной и налетает с удвоенной силой, иногда поднимаясь до самой вершины скалы.

Небольшая, сиротливо прижавшаяся к селу, речка сочилась с гор, теряясь на берегу в гальке. Море прорвало заслон, отделяющий его от реки, хлынуло туда, заставило идти реку вспять.

Вельботы тем временем перетаскивают уже на новое место, ближе к жилищам. А волна катит и катит, и нет силы, которая могла бы остановить ее. Вот-вот море выплеснется из берегов, затопит село, разольется дальше в горы…

Когда прибой стих и море отступило, выход из речки оказался закупоренным песком и галькой. Теперь своим напором речка прорвала запруду, и в успокоившееся, утомленное море хлынули ее шумные воды.