Виктор Малыгин - По дороге в завтра

— Слыхал, ты кино показывать хочешь. Я скажу тебе случай. Один человек сделал плохо старикам — его убили.

Все же я поехал в Наукан, где, должен сказать, встретили меня не совсем дружелюбно. Картину показывал днем в затемненном классе сельской школы. И удивительно, вместе с треском киноаппарата, начался истошный крик на улице под окнами. Школа в мгновенье опустела.

Это были «развлечения» шамана. Он успел приехать в Наукан и, бегая вокруг школы, громом бубна и криком своей могучей глотки сопровождал картину, желая напугать зрителей. После я ходил по ярангам и приглашал их обитателей еще раз наведаться в школу посмотреть картину. Желающих нашлось немного…

Когда киносеанс окончился, мы с Аристовым вернулись в свою палатку. Залезая в спальный мешок, он говорил мне:

— Не тот теперь зритель… Семнадцать лет назад, когда я крутил…

И он начинал рассказывать очередное приключение из тех времен, когда ездил по селам и стойбищам с первой на Чукотке кинопередвижкой.

— Как в тех селах и стойбищах встречают теперь кинокартины? — спрашивал я.

— Как? Обычно… — отвечал Аристов. — Ругаются, что старые картины привез, что редко передвижка бывает..

На следующий вечер было объявлено гулянье. У палатки-магазина еще засветло собрались люди. Пришли музыканты, и под звон бубнов, радостные возгласы толпы начались танцы.

Первым вышел молодой Анкалин, одетый в нарядную камлейку (верхняя непромокаемая одежда с капюшоном) и легкие торбасы (мягкие оленьи сапоги). Танцор, изображавший моржа, весь собрался, как будто хотел прыгать, и расставил руки — ласты. Музыканты ударили в бубны — танец начался.

Анкалин лениво ворочается, осматриваясь кругом. Затем он делает движения, характерные для моржа, когда его потревожит рокот мотора охотничьей байдары. Морж ныряет, затем снова показывается, жадно глотая воздух. Вот он поднял голову и, осмотревшись по сторонам, сложил ласты, свесив их перед собой. Вдруг резкий рывок в сторону — и морж отчаянно бьется. Видимо, пуля его поразила, и он мечется, готовый в яростной злобе броситься на охотников. Потом движения его становятся все более судорожными и слабыми. Еще один рывок — морж пронзен гарпуном охотника.

Собравшиеся весело приветствуют танцора и выталкивают на середину круга нового. Этот исполняет танец сокола. Подняв голову, раскинув руки, танцор привстал на носки и, изогнув тело, затрепетал руками-крыльями. Танцор изображает полет птицы. Плавно взмахивая руками, он как бы парит в воздухе, потом замирает. Вот, подобрав крылья и собравшись в комок, сокол падает на землю. Но миг — и сокол снова бьет крыльями, снова в полете. Зрители горячо аплодировали этому зрелищу.

Вдруг на середину круга вышел сутулый, с маленьким клочком волос на голове старый Кумы. Все удивленно смотрели на него.

— Я хочу показать свой танец, — смущенно сказал Кумы. — Это танец о моей жизни.

Он что-то сказал музыкантам. Те подняли палки и ударили в бубны. Потом еще раз. Еще. Они били медленно и тихо.

Трудно было назвать танцем то, что делал Кумы. Он то покачивался на месте и тянул дребезжащим голосом песню, то шел вразвалку, глядя куда-то в пространство потухшим печальным зрачком одного глаза. Потом он метался в отчаянии. И тоскливо при этом звучал голос старика.

— Жил человек, голодал, мерз и никто не приходил к нему на помощь… Так шла зима, лето, еще зима… — пояснял свой танец Кумы. — Человек бродил по тундре, заходил в яранги к охотникам, но и там видел только горе.

Старик шел по кругу вялой и безразличной походкой, беспомощно покачиваясь, как ходит заплутавшийся в ночи человек, потерявший надежду найти дорогу. Он на время прерывал рассказ и протяжно, в тон музыке, тянул:

— О… о… о…

— О-о… А-я-я-я.

Зрители напряженно следили за танцором.

Но вот поступь старика стала более твердой, громче стал его голос. Бодрее зазвучали бубны.

— Смелые и мужественные люди восстали против несправедливых порядков. Они протянули друг другу руки и соединились, чтоб сделать жизнь хорошей. Человек был уже не один. Люди увидели свет — свет новой правды!

Кумы закончил свой танец-рассказ и оставил круг под громкие возгласы одобрения.

Уже луна поднялась над сопками, звезды высыпали на небосклоне, а народ от палатки не уходил, музыка не умолкала, танцы продолжались.

…Когда ярмарка закрылась и работники торговой конторы грузили байдары, готовясь в обратный путь, благодарные жители вышли провожать нас и долго стояли на берегу реки.

Быстро пролетело короткое северное лето. Сильнее и протяжнее дует ветер. Он навевает охотникам думы о зиме, заботы о переоборудовании летних яранг на зимние, об оленьих шкурах для одежды, о злых метелях.

Плохой ветер!

Он угоняет моржей, сердит море и приковывает людей к берегу.

Мы сидим в холодной палатке на берегу моря, дуем на руки и по очереди читаем потрепанную, без начала и конца, книгу «Путешествие в жаркие страны», хотя от этого и не становится теплее.

За ночь ветер произвел большие перемены. Проснулся. Что за черт? — Зима! В горах белеет снег, небо зимнее, и льдинки, похожие на кусочки хрусталя, блестят на узлах рыбачьего невода, раскинутого на берегу.

По первому снегу вместе с комсомольцем Вири мы отправляемся в далекую поездку на нарте.

Крупные, попарно пристегнутые к постромкам собаки от нетерпения плясали в упряжке, готовые сорваться с места. Возле толпились их лохматые подруги, собравшиеся на «проводы» чуть ли не со всего стойбища. Когда упряжка рванулась вперед, все собаки побежали за ней. Лишь одна осталась неподвижно стоять у яранги. Собаки долго бежали с упряжкой, несмотря на то, что каюр отгонял их. Наконец, они одна за другой начали отставать и нехотя поплелись назад.

Вири, как и другие охотники Чукотки, к собакам относится заботливо и любовно. Это естественно: собаки на Севере несут большую и тяжелую службу. На них охотники перевозят грузы и пассажиров, ездят расставлять и проверять капканы. Собаки делят с человеком путевые невзгоды в суровой тундре. В пургу они ложатся около каюра и лежат, заносимые снегом, пока не стихнет метель. Знают чукотские собаки и тяжелые, без отдыха, переходы, и дни без корма.

Собака пока незаменима в быту и хозяйстве эскимосов и чукчей. В здешних гористых, изрезанных реками, покрытых глубоким снегом местах, не проберешься ни на лошади, ни на машине.

Особенно ценятся здесь вожаки, которые должны понимать команду каюра и держать в повиновении собачью упряжку.

— В тундре, — говорит Вири, — всюду дороги, как в море, и — нет дорог. С хорошим вожаком, однако, не пропадешь… — Оглянувшись на стойбище, Вири начал рассказывать: