Виктор Малыгин - По дороге в завтра

— Не был ли, случаем, в Провидении, приезжий человек? — осведомилась Тына, подсев поближе, и стала расспрашивать: есть ли там новые дома, много ли стоит пароходов, какие товары они привезли из Владивостока.

Я сообщил, что был не только в Провидении, но и во многих городах, поселках и селах.

Узнав, что я жил в Москве, Тына, после некоторого раздумья, сказала:

— Говорят, Москва — очень большое стойбище.

Оказалось, что она слышала об искусственных реках, о подземной железной дороге в Москве, имеет представление об электрическом свете и о кино.

Меня поразил контраст: неграмотная старуха и учитель внук. Я решил познакомиться с Кало.

Нетрудно разыскать школу в чукотском стойбище. Я сразу же обратил внимание на аккуратный дощатый домик. И когда спросил, что это такое, мне не без гордости ответили:

— О, это большой дом!

Учитель Кало — юноша невысокого роста, с темным скуластым лицом, с иссиня-черными волосами, рассказал нам историю этой школы.

Когда-то в бухту Провидении пароходом доставили самолет. Перевозили машину в большом деревянном ящике. Через некоторое время самолет улетел, а пустой ящик остался на берегу. Приехавшие из Белого чукчи увидели его, по-хозяйски осмотрели, посоветовались и сказали начальнику порта:

— Отдай нам. Мы будем делать из него школу, какие уже есть в других стойбищах.

Разобранный ящик они увезли на байдарах в Сиреник, а оттуда на плечах через горы таскали доски к себе в стойбище.

Старик Вукувье ходил за досками несколько раз — желание обучить маленького внука Кало грамоте лишило его покоя.

Из досок оленеводы построили школу. Наступил учебный год. Кало приходил в школу и садился на пол у маленького столика. Постепенно Кало научился читать, писать, решать арифметические задачи. Он стал грамотным человеком и вскоре поехал в Анадырское педагогическое училище.

Прошло несколько лет. Грамотными в стойбище стали не только подростки, но и многие из взрослых. Недавно Кало снова увидел знакомый с детства дощатый домик, в который его когда-то привел дед Вукувье. Кало приехал учителем в свое стойбище.

Вечером у нашей палатки собралось много людей. О чем только ни спрашивали нас! Один оленевод спросил:

— Сколько раз в году собирают хлеб?

Я упомянул об искусственном орошении полей, о дождевальных установках, какие приходилось видеть в Подмосковье. Слушателей изумило это умное приспособление, и в то же время они недоумевали, зачем понадобилось «делать дождь»? Им достаточно надоели естественные дожди!

Раньше оленеводы не знали, что делается дальше соседнего стойбища. Теперь их интересуют дела всей страны. Радио и самолеты приблизили к ним культурные центры Родины, сократили расстояния, казавшиеся непреодолимыми.

Наши собеседники, привыкшие мыслить конкретно, как и все жители этого далекого полуострова, говорили нам о достижениях Советской власти на Чукотке:

— Советская власть — обеспеченная жизнь.

— Советская власть — школы.

— Советская власть — моторы.

— Советская власть — радио…

Они рассказывали нам о приходе в чукотское стойбище, после долгой ночи, светлого радостного дня новой жизни.

Подойдя, наконец, к стойбищу Курупка, мы заметили на улочке, образованной нестройными рядами яранг, толпу возбужденных людей. Здесь уже давно готовились к ярмарке, и немудрено, что появление байдар с товаром вызвало оживление. Все взрослые жители стойбища бросились помогать нам разгружать, перетаскивать и размещать всевозможные ящики, кули, тюки.

Только мы успели раскинуть палатку — к нам заявились ходоки из соседних стойбищ.

Они попросили чай, долго пили его, одновременно ведя расспросы: что принимает «Чукотторг», какие привезли товары?

Подошли еще люди, уселись у входа в палатку и обстоятельно, не спеша, расспрашивали:

— Сколько стоят оленьи рога?

— Камусы (шкуры с оленьих ног) сколько стоят?

— Нужны ли шкуры бурых медведей?

С верховьев реки шли нарочные, разнося молву и скликая на ярмарку оленеводов.

Путники, встретившись в тундре, осведомлялись друг у друга:

— Ярморок — Курупка?

— И-и…

Уже на другой день вокруг нашей палатки толпилось не менее сотни человек: длинноволосые охотники без шапок, женщины, шумливые ребятишки. Маленькое тихое стойбище походило теперь на большой разворошенный муравейник. Не было в этот день ни одной яранги, где бы не расположились люди, приехавшие на ярмарку.

В палатке-магазине на столах размещены белье, ткани, консервы, ружья, капканы, посуда. Покупатели заходят, рассаживаются, курят, делятся новостями, сообща решают, что купить.

Продавец Ратхугье все время жил в этих местах. Уже много лет он работает в торговой конторе. Кому, как не ему, знать запросы местного потребителя? Он дружески пожимает посетителям руки, подолгу с ними разговаривает, показывает привезенные товары. Покупатели довольны.

Под вечер Ратхугье закрыл свой магазин, и люди направились в охотничью ярангу на краю стойбища смотреть кинокартину.

Айнауге, хозяин яранги, которая на время превратилась в кинотеатр, был в этот день самым счастливым человеком.

В темноте, чуть искрясь, дымил камелек, над которым висел набитый снегом чайник. Гости расселись на пороге полога, на нартах, занесенных в ярангу на время киносеанса, на корточках вокруг камелька и громко разговаривали. Экраном служила простыня, которую натянули между стойками яранги. Перед ней над головами зрителей висели прикрепленные к ремням под крышей куски мяса, торбасы, рукавицы, кухлянки, вяленая рыба.

Аристов, директор моторо-зверобойной станции, захвативший с собой на ярмарку кинопередвижку, перематывал ленту. К нему подошел молодой оленевод.

— Я знаю эту машину. Дай управлять буду. Ладно?

Аристов согласился. Вскоре на экране задрожал неровный квадрат света. Сначала показывали киножурнал. Перед зрителями развертывался захватывающий рассказ о жизни на Большой Земле. Города, колхозные поля, цветущие сады и южные порты возникали на экране волнующие, как сказка. Те, кто побывал на Большой Земле, с готовностью давали пояснения…

Началась картина. Замелькали кадры, показывающие борьбу за воду в пустыне. Люди изнемогают от жары, вихрем кружится горячий песок, поднятый ветром.

Зрители удивляются:

— Пурга!

— Хо, какая пурга!

Сидя на полу, охотники курили, пили чай, закусывали, немногословно обменивались замечаниями о событиях, развертывающихся на экране. Очень по-семейному выглядел этот театр.

Убедившись, что помощник у аппарата вполне надежный, Аристов предался воспоминаниям.

— Как-то давно собрался я из Уэлена, где жил, показывать картину в село Наукан. Об этом узнал шаман Франко. Он пришел ко мне и дружески (лишь недобрые огоньки в глазах выдавали его) предупредил: