Виктор Малыгин - По дороге в завтра

Михаил отвел глаза, положил руку на плечо Дрожкину:

— Выручай, Коля, принимай волов. Тебе все равно. А я не знаю, с какой стороны к ним и подходить.

Дрожкин медлил. Слишком уж тяжелой ему представлялась услуга. Нет, не для того он приехал на целину.

— Не знаю, как с тобой, Букреев, и быть — озабоченно сказал Истомин. — Волы — скотина, прямо скажем, никудышная.

— Да уж куда хуже, — подтвердил Букреев и снова принялся уговаривать Дрожкина.

— Не подходит, Миша, — упрямился тот. — Поступлю вот на курсы, стану трактористом.

— Ишь ты? — удивился Семен Михайлович. — Да тебе еще в самую пору пионерский галстук носить.

— Вы не смотрите, что я маленький ростом, мне уже семнадцать лет…

— Сколько?

— Скоро будет восемнадцать.

— Мужчина в годах, — будто бы поддержал Истомин.

— Я уже в мэтээсе прицепщиком работал, мускулы у меня — во, крепкие. — Дрожкин сжал кулак, согнул руку в локте. — Честное слово, крепкие!.. А учиться мне позарез надо. Я и книжку о тракторах с собой привез.

— Чем черт не шутит, может быть, и выйдет из тебя толк, — заговорил, будто сдаваясь, директор, — вот посмотрим, как будешь работать на волах.

Истомин понимал, что горожанин Букреев не оправится со скотиной. Куда лучше для этого подойдет деревенский паренек Дрожкин. Протестует парень. Но что поделаешь? Андрющенко даже не подает о себе вестей, видно, сильно простудился старик. А время не ждет. Надо доставлять к общежитиям и вагончикам воду и топливо.

— Завтра утром заходи в контору, — сказал директор Дрожкину. — Назначаю тебя старшим к волам.

Хотя пора обеда еще не подошла, столовая постепенно заполнялась людьми. Дел пока у новоселов не было, они наведывались сюда, чтобы провести время.

Внимание Истомина привлек Бабкин, которому официантка принесла из буфета холодные котлеты. Бабкин сначала крутанул тарелку на столе, потом начал ковыряться в ней ложкой. Истомин подозвал официантку:

— А вилку… вилку почему ему не подали?

— Запретил председатель рабкоопа, утром вышел приказ, — ответила официантка. — И ножи запрещены.

— Это почему?

— Чтобы не убивали друг друга.

— И часто у вас убивают?

Официантка смутилась:

— Контингент такой. Вам, конечно, можно подать.

— А что, если я возьму да и заколю вилкой председателя рабкоопа?

Официантка смутилась еще больше:

— Ну уж, если видим человек самостоятельный, тогда другое дело, даем.

Поднялся шум.

— Что вилки? На тарелках было бы.

— Валенок нет, в общежитии по уши грязь.

— Полушубки бы надо.

— А откуда взять полушубки? — раздумчиво произнес Семен Михайлович. — Из овчин теперь панафикс выделывают на манто городским барышням: перевелись полушубки… Ну а насчет общежития скажу: я за вас убирать не буду!

— Обещали то, обещали сё…

— Кто обещал то да сё?.. Вот мы тут перед вами, какие есть. И ничего не обещаем. Сами все своими руками будете создавать, все, все!

— Наше дело маленькое, подавай, что положено, и весь разговор, — повернулся в сторону от Истомина Бабкин.

Директор вскочил.

— Дело маленькое!.. Ты так считаешь? — Семен Михайлович смотрел на затылок Бабкина. — А ну посмотри мне в глаза… Ты знал, куда ехал! На пустом месте жизнь начинаем…

За столами загалдели. Истомин повысил голос, стал говорить для всех.

— Не на готовое шли ваши отцы и старшие братья, начиная наступление на дальневосточную тайгу и льды Арктики! И замерзали, и голодали… — Твердо произнес: — Решайте сами, как быть. — И сел.

Шум усилился. Раздалось одновременно несколько голосов:

— Да мы так…

— Вы не обращайте внимания.

Денисов постучал ложкой по стакану.

— А как Бабкин смотрит на это?

Бабкин скорчил гримасу.

— Это он от дури, — деловито заметил Букреев.

— Точно, от дури, — подтвердил Дрожкин.

— Пусть сам Бабкин скажет, — предложил Николай Тихонович.

— Что он может сказать? Он всем недоволен!

— С ним мы дома поговорим, — пообещал Калянс.

Шум в столовой не утихал. И Букреев, следуя морской привычке, определил:

— Шторм тринадцать баллов.

Истомин с досадой думал о том, как все же плохо у новоселов устроен быт. В вагончиках холодно, в забитом до отказа людьми общежитии тесно и неуютно. В столовой не хватает посуды. Чай подают в стеклянных банках из-под консервов. Истомин уже не раз говорил с председателем рабкоопа. А какой толк? Стаканы нашлись только для директора и секретаря парторганизации. Нет зимней одежды в магазине…

Он поднялся и пошел к дежурному по станции, чтобы связаться по телефону с обкомом, рассказать о положении в совхозе, попросить помощи…

Вечером в вагончике, когда укладывались спать, Семен Михайлович сказал Денисову:

— А парни чем-то покоряют, даже те бузотеры… Пусть мужают в борьбе с директором и секретарем парторганизации.

Денисову показалось неожиданным такое заключение, как и многое в словах и поступках директора. Николая Тихоновича настораживало поведение отдельных новоселов. Он вспомнил вечер в общежитии. Обидно, что его так встретили молодые люди, что не нашел тогда с ними общего языка. Встреча, в столовой тоже не принесла успокоения. А Истомин относится к этому так просто.

— А ведь я в столовой говорил неправду, — продолжал между тем Семен Михайлович. — По форме вроде бы все правильно: трудности необжитых мест, пример старшего поколения… Но ведь юность нашего поколения проходила в другое, более сложное время. Теперь от многих трудностей можно уйти, но они цепляются за нас по вине растяп и бюрократов. А мы молимся на эти трудности

Истомин направлялся в контору, но увидел Дрожкина и круто свернул. Он приблизился к саням в тот момент, когда Николай наполнял водой бак возле одного из вагончиков. Семен Михайлович поздоровался, спросил ласково:

— Как трудимся, сынок?

Дрожкина очень тяготили и огорчали его обязанности: мечтал водить трактор, а приходится возить воду да еще на быках. Однако гордость не позволяла жаловаться, он ответил важно:

— Как видите…

В это время раскрылась дверь вагончика, показался старик, Николай передал ему бачок с водой.

Истомин кивнул головой на дверь:

— Кто такой?

— Дедушка Трофим.

— Кто?

— Тоже молодой патриот, — серьезно сказал Дрожкин, привыкший так называть всех новоселов.

— Что за наваждение? — И, забыв поговорить с парнем, Истомин поднялся в вагончик.

Старик свертывал цигарку. Но, когда хлопнула дверь, неосторожно повернулся и рассыпал табак, пробурчав что-то.

— Кто это столь любезно приветствует директора? — спросил Семен Михайлович, разглядывая старика с длинными тараканьими усами и клочками седых волос на голове.