Александр Старостин - Второй круг

— И чемоданы пассажиров проверить? Деньги, ювелирные изделия… А-а?

— Это уже романтизм, — возразил Росанов, — этим займешься без меня. Или с Сеней.

— Дурак! Я бросила его.

Он услышал шаги и прошептал:

— Теперь тихо!

Сидя в полной темноте, он по малейшему звуку мог представить все, что происходит снаружи, где ослепительно светило солнце и, возможно, тянул ветерок. Подобно Кювье, который по кости допотопного чудовища мог представить его облик, Росанов по отдельным звукам снаружи восстанавливал всю предполетную подготовку. Вот раздался писк колесиков стремянки. Подкатили под третий двигатель. Вот сунули отвертку в стопор замка и рывком открыли. Вообще так нежелательно открывать, надо поаккуратнее. Ладно, ничего страшного. Явились стюардессы. Они, ожидая машину цеха бортпитания, закурили. Бортмеханик в это время глядел, законтрены ли пробки маслобаков, проверял количество масла по нырялу, не доверяя приборам.

«Я бы тоже не доверял», — подумал Росанов, — уж что-что, а маслобаки я бы обязательно проверил».

Было слышно, как заворачивают и контрят пробки баков и перекусывают контровочную проволоку. Стюардессы заговорили об одном общем знакомом и пару раз употребили слова, которые сейчас можно услышать на каждом шагу, что привело, однако, Любу в такой восторг, будто с трибуны матюгнулся крупный профсоюзный деятель — она начала толкать Росанова в бок. Он резко одернул ее, требуя неподвижности и молчания. Он мог бы объяснить ей, что стюардессы, утомленные в основном созданием хорошей мины во время работы, иногда расслабляются как следует, но, само собой, не мог себе этого позволить. Люба затихла.

«Когда нет пассажиров и начальства, они такое устраивают, что вам, штатским, и не снилось, — подумал он и вспомнил купание в фонтане у Большого театра. — Впрочем, до Любы даже стюардессам далеко».

Объявили регистрацию. Подъехало бортпитание. Подошел автокар с чемоданами. Открылся грузовой люк — в отсеке стало светлее, потянуло ветерком через щель занавески. Были видны потные лица грузчиков. «Если догадаются глянуть за занавеску, придется с позором вылезать, и идти в милицию, и там доказывать, что мы просто зайцы, а не воры». Росанов увидел испуганно-улыбающееся лицо Любы и показал ей кулак.

Но вот чемоданы были погружены, люк захлопнули — замок не закрылся. Росанов чуть было не крикнул: «Черти! Вынужденную склепаете! Кабина не надуется! Еще раз!» — Еще раз хлопнули — теперь порядок. Повернули рукоятку замка, утопили ее и накинули стопорную серьгу. Все правильно, все как положено. Росанов вспомнил одну вынужденную из-за того, что плохо закрыли люк — кабина не надувалась.

Затопали и загалдели пассажиры. Народу было слишком много, если стюардессы пустили пассажиров и в задний салон. А может, везли большого начальника, который пожелал лететь сзади, где будто бы безопаснее. Напрасная надежда! Падать, так всем: в небе все равны, как в бане. Обычно стюардессы стараются никого не пускать в задний отсек, чтоб хоть немного отдохнуть от «этих морд», то есть от пассажиров. Из их разговора Росанов понял, что на борту проверяющий работу экипажа из управления.

Наконец подогнали к самолету «шарманку» для запуска двигателей. Экипаж проверил под током системы и приборы, и механик запустил турбогенераторную установку.

…А потом вырулили на старт, дали взлетный режим, и самолет вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее пошел на взлет. Росанов как бы видел мелькание квадратов бетонки и их отражение в глянцевитом брюхе самолета. Вот нос задрался. Люба поехала назад и уцепилась за Росанова. Он в темноте нащупал бак отхожего места и уперся в него ногами.

— Сейчас будет попрохладнее, — сказал он ей на ухо. — Впрочем, теперь можно говорить вслух.

Вот включили систему наддува. Наконец-то!

Потом он отстегнул занавеску, прополз в грузовой отсек и нащупал тумблер плафона подсвета. Пространство, заваленное чемоданами, и вся анатомия фюзеляжа осветились слабым светом. Росанов разложил чемоданы — Люба с восхищением следила за ним — и позвал ее рукой. Она проползла к нему, легла на чемоданы и притянула его к себе.

— Высота десять тысяч! — сказал он. — Температура наружного воздуха минус семьдесят два. Открываю бомболюк!

Люба испуганно взвизгнула и прижалась к нему еще крепче.

— Мне кажется, что сейчас наступит конец света, — прошептала она, — и мне совсем ничего не страшно.

Он на какое-то мгновение представил авиационную катастрофу. Впрочем, в таких случаях чаще всего выживают зайцы.

Они заснули.

Он проснулся, когда стало давить на уши — вошли в режим снижения. Люба не спала, «оберегала его сон» — это ее слова.

Самолет вошел в зону. Росанов направил Любу за занавеску, разбросал чемоданы, чтоб не было видно, как они использовались, выключил плафон, прополз к Любе и в темноте защелкнул кнопки занавески.

Вот выпустили шасси — он почувствовал толчки — значит, прошли траверз дальнего привода. Вот вошли в третий разворот. Вот выпустили закрылки на посадочный угол — самолет заметно затормозился в воздухе.

— Садимся, — сказал он и из суеверия добавил: — Если все будет нормально.

Разумеется, когда он летал на планерах и Як-18, он не имел времени на суеверия.

Когда из отсека вышли стюардессы и пассажиры, Росанов открыл изнутри люк, и они с Любой благополучно влились в общий людской поток.

— Спокойно, — напомнил ей Росанов.

А внизу были встречающие с цветами и оркестром.

Везли, выходит, иностранного гостя. Люба вдруг стала улыбаться, раскланиваться и приветливо помахивать рукой.

— Ты — мой любимый писатель! — прошептала она ему на ухо. — Ты такой молодец, такой молодец! Ты и оркестр не забыл заказать для меня. Умница. Спасибо!

Ему показалось, что на ее глазах блеснули слезы умиления.

— Ну тебя! — проворчал он. — Мы еще можем и в милицию загреметь. Вытри щеку. Что у тебя там прилипло?

Люба вытерла щеку.

— Гляди! И почетный караул! Вот это сюрприз! Что будет оркестр, я догадывалась, но почетный караул! Просто не ожидала!

И Люба потащила его к почетному караулу.

— Сейчас они пройдут перед нами церемониальным маршем, — сказала она, — вот увидишь!

— Да успокойся же ты! — одернул он ее. Но она не могла успокоиться и уже вытащила походя из какого-то букета цветок и, приставив его к носу, приветливо помахала встречающим товарищам. Ее лицо было так радостно, ее улыбка была так звездно психопатична, что некоторые в ответ заулыбались, и кто-то даже помахал ей рукой. И она, приложив руку к груди, поклонилась. Народ, встречающий ее, ликовал. К ее джинсам с сердцем сзади прилепилась конфетная бумажка «Взлетная». Росанов, следуя за Любой как телохранитель, отлепил незаметно фантик и спрятал его в карман.