Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

Вот и сейчас папа Андрей потер переносицу и задумался. За стеной слышались глухие раскаты — в третьей серии много стреляли. И папа вдруг сказал незнакомым Темке голосом:

— А хочешь, я тебе расскажу совсем другую историю?

— Какую? Про кого?

— Военную историю. Про одного мальчишку… Про сына артиллериста.

— Хочу! — сказал Темка.

И наконец-то обнял папу, как обычно, тесно прижался к нему, затих в ожидании. Папа Андрей еще немного помолчал и начал негромко:

— «Был у майора Деева товарищ — майор Петров. Служили еще с гражданки, еще с двадцатых годов…»

Словно аккомпанемент известным симоновским строкам, зазвучала за стеной песня об Орленке. А папа Андрей рассказывал о любимом сыне майоре Петрова — Леньке, и его друге — майоре Дееве, и о любимой его поговорке: «Ничто нас в жизни не сможет вышибить из седла!»

Но потом пришла война. И страшные взрывы сотрясли землю. И вообще было трудно понять, где земля, а где небо в этом огненном смерче. И папин рассказ сливался с гулом канонады за стеной.

— Это же Ленька! — взволнованно и убежденно сказал Темка. — Почему он Леньку не узнает?

— Слушай! — тоже взволнованно сказал папа Андрей.

Он еще крепче прижал к себе Темку, рассказывая о том, как «шел в скалах тяжелый бой, и чтоб выручить всех, был должен кто-то рискнуть собой», и как майор Деев, заменивший Леньке отца, вызвал его к себе и сказал, что раз уж так «вышло на жизнь и смерть воевать, раньше других я должен сына вперед посылать».

Напрягшийся струной, Темка слушал и представлял себе, как Ленька, а может, совсем другой юный лейтенант, может, даже сам Темка, ну да, конечно, это он — Темка — полз с рацией на спине по извилистой горной тропинке ночью в немецкий тыл. И как он передавал по рации: «Немцы правее меня, квадрат пять-десять», а потом: «Немцы левее меня, квадрат три-десять» — и все время просил: «Дайте еще огня!» А потом… потом «радио час молчало».

— Его не убьют, — выдохнул Темка. — Его ни за что не убьют, правда, папа?

Но папа Андрей, казалось, не слышал сына. Наверно, он сейчас и сам был таким же мальчишкой, как Темка, и вспоминал что-то из своего детства — очень далекое и очень дорогое. Голос его чуть вздрагивал и становился глуше. Таким, наверно, был голос Леньки, который наконец раздался по радио:

Потом был огненный шквал. А потом на поле боя вышли санитары, унося в тишине и утреннем тумане раненых. И «раненый, но живой, был найден в ущелье Ленька, с обвязанной головой».

— Живой! — закричал Темка. — Я же говорил: таких героев не убивают!

Папа Андрей только грустно улыбнулся и дочитал стихи:

За стеной высоко и чисто пела прощальная труба.

— Это очень замечательная история! — сказал Темка. — Давай ты мне будешь ее рассказывать часто-часто!

— Нет, — ответил папа Андрей, — эту историю нельзя рассказывать часто.

И они оба замолчали. И говорить им обоим сейчас ни о чем не хотелось.

Мама Галка, досмотревшая третью серию, закричала из комнаты:

— Эй там, заговорщики, вы все еще заседаете?

Папа Андрей подмигнул сыну и крикнул в ответ:

— Мы тут совещание провели! И решили, что Темка может посмотреть вечернюю сказку.

— Правда? — радостным шепотом спросил Темка.

— Правда, — тоже шепотом подтвердил папа Андрей и крикнул для мамы Галки: — Потому что это ведь не развлечение, а его собственная передача! Ну, как его газета, что ли.

Мама Галка вошла в спальню. Она была довольна, что в семье снова мир, но все же сказала с укоризной:

— Вы очень хитрые люди! Вы всегда умеете сговориться на мою головочку за моей спиночкой.

А радостный Темка притянул к себе одной рукой за шею маму Галку, другой — за шею папу Андрея, и получилась образцовая советская семья. Хоть снимай — и на выставку!

Вечер в доме заканчивался тем же, с чего началось утро: все семейство сидело за столом и пило чай. Чаепитие было нарушено звонком в дверь. Папа ушел в прихожую и вернулся оттуда с гостем — маленьким носатым человеком.

— Шурик!

Темка радостно выскочил из-за стола и протянул руки гостю.

Но тот не смог подхватить его на руки: он сгибался под какой-то тяжестью, которую держал за спиной. Еле добравшись до стола, он развернулся задом и выложил свою ношу — огромный, килограммов на десять, арбуз.

— Вот! — с победной одышкой сказал Шурик.

Темка зааплодировал. А папа Андрей театральным жестом представил гостя:

— Глупый человек — отоляринголог!

И указал на еще больший арбузище, лежавший в кресле.

Носатый отоляринголог Шурик страшно обиделся:

— Я свой домой заберу! — И огляделся: — А где народ?

— Весь твой народ я отвадила, — сказала бабушка Наташа. — Додумались: гулянку в такой день… Жаль, тебя — бестелефонного — предупредить не смогла!

Шурик задумчиво стоял посреди комнаты. Папа Андрей ему посочувствовал:

— Да-а, сорвался твой татарский набег!

Шурик окончательно скис и повернул к двери. Но мама Галка поймала его за бутылку, торчавшую из заднего кармана джинсов.

— Ну нет, с такими подарками от нас не уходят. Пожалуйте к столу! А стол сейчас будет…

Действительно, стол, точнее все, чему полагается быть по такому случаю на столе, появилось быстро. Шурик разлил шампанское по бокалам и поднял свой.

— Люди! — сказал он. — Сегодня мы отправляем на школьную отсидку сроком на десять лет самого младшего представителя нашего коллектива. Надеемся, что через десятилетие он снова вернется в общество полноправным его членом. Твое здоровье, дорогой Артем!

— Ладно, — согласился Темка.

И хотя не очень понял, о чем толковал Шурик, но вместе со взрослыми солидно выпил свой лимонад. Папа Андрей сказал категорически:

— И всё! Пора спать!

Темка надулся, но мама Галка подтвердила:

— Пора, пора, сыночка-косыночка. Надо перед школой выспаться.

При упоминании о школе Темка заколебался, но все же держал губы надутыми — уходить очень не хотелось. Папа Андрей собрался было на него прикрикнуть, но вмешался Шурик:

— Он сейчас пойдет спать. Только не один.

Шурик взял со стола яблоко, нож, и Темка замер в ожидании чуда. Потому что если Шурик брал что-нибудь в руки, из этих замечательных рук обязательно выходило какое-нибудь чудо. Темка очень любил Шурика. Вообще-то надо было бы, конечно, сказать: «дядю Шурика» или «Александра Михайловича». Но все-все звали его просто Шуриком, и хотя папа с мамой поначалу пытались Темку приучить к соответствующему обращению, но Шурик категорически не откликался ни на «дядю», ни на «Михайловича», так он и остался для Темки, как и для всех, просто Шуриком. Шурик был очень веселый, а глаза у него были очень грустные. Бабушка Наташа почему-то называла Шурика «шалапутом бездомным», хотя Темка точно знал, что у него есть квартира, где он живет со своей мамой.