Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

Шурик немного попыхтел над яблоком, ковыряя его ножом и тут же съедая выковыриваемые кусочки. Наконец он протянул яблоко Темке. Только это было уже не яблоко, а симпатичная морда бульдога с высунутым красным языком.

— А вот теперь — спать! — сказал Шурик.

Восхищенный Темка прижал к груди подарок и беспрекословно последовал с ним в спальню, пожелав всем спокойной ночи. Но спать он пока не стал, а усадил «бульдога» на свою подушку и, любуясь им, прислушивался к тому, что за стеной взрослые говорили о детях.

Папа Андрей очень удивлялся, откуда сегодняшние дети знают все словечки, все считалки, все песенки его собственного детства. Прямо телепатия какая-то из поколения в поколение!

Шурик тоже этому удивлялся. И рассказывал такую странную историю: его брата когда-то в школе дразнили Кубиком. Не потому, что у него такая фамилия или такая фигура, а просто почему-то Кубик, и всё. А теперь сына этого брата тоже в школе почему-то дразнят Кубиком. Хотя опять-таки ни фамилии, ни фигуры… Загадка!

На это им мама Галка отвечала, что они просто неумные люди с высшим образованием: пытаются объяснить необъяснимое. Ведь наши дети теперь знают в десять, в сто раз больше, чем их родители. Радио, телевидение, космос… Господи!

Шурик с ней заспорил: умственная акселерация — это выдумки. Есть только акселерация физическая. Ростом они, конечно, вымахали, но внутри какие-то пустые, что ли. Вот один на пляже взвешивался: лет пятнадцать, ростом под два метра, а весу — всего пятьдесят килограммов.

— Слушайте, — возмутилась мама Галка, — а чего вообще выступает этот неженатик? Пусть сначала заведет свою жену с детьми, а потом рассуждает!

Все засмеялись. И Шурик тоже. А потом вдруг сказал серьезно:

— Жена — это ерунда, а вот детей я бы завел…

У него это получилось как-то грустно-грустно, и всем стало неловко. Но Шурик повертел длинным носом по сторонам, увидел свой полосатый арбуз и снова повеселел.

— Вот! Это будет лучшее произведение — плод всей моей жизни.

Усевшись на ковер, он обхватил арбуз ногами и начал вырезать на нем очередную собачью морду в полоску.

Но тут из спальни появился Темка и быстро сказал, опережая вопросы:

— Мама-папа, не сердитесь, пожалуйста, я забыл сделать еще одно дело. Мне надо на минутку на второй этаж к Саввочке. Мама-папа, это хорошее дело, честное слово!

В глазах Темки была детская мольба. Но была в них и решимость, и еще что-то незнакомое, почти взрослое, что рано или поздно появляется однажды в детских глазах. И папа Андрей сказал:

— Хорошо. Иди.

Темка скрылся в спальне, а через секунду появился снова — в трусах и рубашке, из-под которой что-то торчало. Он побежал к двери, а мама Галка крикнула ему вслед:

— Эй, ты хоть штаны надень!

Но Темка был уже на лестнице. Он сбежал на второй этаж и позвонил в дверь. Ему открыла женщина с бигуди на голове.

— Тема? — удивилась она.

— Извините, добрый вечер, можно на минутку Саввочку? — выпалил он одним духом.

— Что ты! Саввочка уже десятый сон видит!

— Значит, спит? — уточнил Темка и, немного подумав, сказал: — Тогда передайте Саввочке, пожалуйста, вот это.

Он вытащил из-под рубашки старую, помятую и исцарапанную солдатскую фляжку — ту, что Саввочка просил у него утром, — вручил ее ничего не понимающей женщине, крикнул: «До свиданья!» — и побежал по лестнице вверх.

Когда он вернулся домой, там шел яростный спор. Взрослые за столом кричали, перебивая и не слыша друг друга. Темка тоже ничего не понимал, только улавливал отдельные, чаще всего повторявшиеся слова: «воспитание», «образование» и «главный вопрос». Так он постоял, никем не замечаемый, послушал, а потом ему стало совсем неинтересно, и он отправился в спальню, вежливо сказав всем:

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — откликнулись хором взрослые, даже не взглянув в Темкину сторону.

Он ушел в спальню, а они продолжили спор. Папа Андрей кричал, что главный вопрос в том, что мы делаем упор на образование, а надо делать упор на воспитание. Мама Галка его поддерживала и говорила, что он прав, потому что еще Белинский сказал, что воспитанием решается участь человечества. Папа Андрей согласился, что и она права, но только это сказал не Белинский, а Чернышевский. Нет, Белинский, возражала мама Галка. Нет, Чернышевский, спорил папа Андрей. Нет, Белинский! Нет, Чернышевский! Тогда вмешался Шурик:

— Кончайте спорить! Тебе, Андрей, это сказал Чернышевский, а тебе, Галка, — Белинский.

Все засмеялись. А потом папа Андрей вдруг как-то жалобно спросил:

— Вы не замечали, как мы разговариваем с детьми? Мы говорим: «как ты отвечаешь отцу», а не: «как ты отвечаешь мне»! Или: «слышишь, что тебе сказала мать», а не: «слышишь, что тебе сказала я»! Понимаете, мы вроде боимся говорить с ними от себя лично. Мы прячемся, что ли, за абстрактными уважительными понятиями «отец» и «мать».

Все зашумели, соглашаясь или не соглашаясь с ним. Но в общий шум вдруг вонзился какой-то щемящий звук, будто скулил маленький щенок. Все затихли, прислушиваясь. Щенок заскулил снова, и мама Галка бросилась в спальню.

Темка сидел на подушке, укрывшись до подбородка одеялом, и горько-горько плакал.

— Что ты, Темочка? — испугалась мама Галка.

— Умирать не хочется, — прошептал Темка.

И заплакал еще горше. Мама Галка обняла его, спрятала всего — такого маленького — у себя на груди.

— О чем ты говоришь! Зачем тебе умирать?

— Все умирают, значит, и я — тоже…

— Все умирают, когда живут долго-долго и уже надоело жить. А ты ведь совсем маленький, тебе же еще совсем не надоело!

— Не надоело…

— Ну вот, значит, ты и не умрешь. И вообще, что это ты такое выдумал? Ты же никогда про это не говорил и не думал!

— Я думал, — возразил Темка. — Я не говорил, но все-таки думал.

Мама Галка еще крепче прижала его к груди.

— А не надо! Не надо ни говорить, ни думать об этом. Не надо!

— Да-а, а знаешь, как плохо: умереть и света людского не видеть…

— Конечно, плохо, родной мой! Но ты же совсем маленький, ты будешь жить долго-долго, пока самому не надоест!

Мама Галка уговаривала, успокаивала Темку, целовала соленые слезы на его щеках, и ей самой хотелось плакать.

— А тебе не надоело жить? — встрепенулся Темка.

— Нет-нет, что ты! Мне с тобой никогда не надоест!

— Тогда хорошо, — успокоился Темка.

— Ты теперь будешь спать, да? И не будешь больше пугать маму?

— Да, я буду спать… — Темка прерывисто всхлипнул последний раз и попросил: — Только можно баба Наташа ко мне придет? Можно?

— Можно, сыночка-косыночка, конечно, можно. Сейчас я ее позову.

Мама Галка поцеловала его и вернулась в комнату. Она ничего не успела сказать, но Шурик глянул на ее лицо и встал.