Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

— Давайте-ка вернемся из Японии в нашу родную действительность. Когда вы последний раз видели Сергеева?

— Давно, — подумав, сказала Чернова.

— Давно, — эхом откликнулся ее муж.

А Иван Никитич опять пристукнул палкой.

— Одно скажу точно: в прошлый понедельник его не было. В понедельник я жильцов на воскресник кликал. По уборке нашего двора. Стучал и к Юрию Николаевичу, но не застал.

— А с тех пор?

— А с тех пор воскресников не было.

Старик смотрел на меня ясным взором, искренне убежденный, что ответ его абсолютно исчерпывающий. Мне трудно было ответить ему таким же чистым взглядом. А слов подходящих и вовсе не нашлось. Поэтому я встал, прошелся по комнате, изображая на лице усиленную мыслительную работу, зачем-то подошел к окну и распахнул его. За окном лежала тихая улочка, пустынная в этот вечерний воскресный час. Больше тянуть было нельзя. И я задал последний вопрос:

— Последний вопрос. Что вы думаете обо всем этом?

Черновы растерянно молчали. А Иван Никитич начал обстоятельный рассказ:

— Аналогичный случай описан у французского писателя Жоржа Сименона. Молодой коммивояжер, уходя из дома, не сказал даже консьержке…

Он говорил, а я в который уже раз думал о том, что этой любви — к детективам — все возрасты покорны. От пионеров до пенсионеров. И что история с исчезнувшим Юрием Сергеевым тоже смахивает на детектив, но какой-то несерьезный. Эти улики Петелина, этот свидетель попугай, этот смешной старик… И еще я думал о том, что тоже давно уже замечено: больше всего почему-то любят поговорить те, кого меньше всего хочется слушать. Ну что мне выслушивать Ивана Никитича, который знает «всё», но ничего не знает? Мне бы послушать застенчивых усталых Черновых, а они молчат. Молчат… И я, не слишком вежливо прерывая детективный рассказ старика, повернулся к ним, задал вопрос в упор:

— Скажите, а как выглядел Сергеев? Рост, глаза, волосы?

— Роста он был примерно вашего, — ответила Чернова.

— Вашего роста, — поддержал муж.

— И тоже, как вы, шатен.

— Шатен, — поддакнул муж.

— А глаза… Нет, глаз не помню, — вздохнула она.

— Не помним глаз, — вздохнул и муж.

Иван Никитич не мог столь долго находиться в тени. Он грюкнул палкой о пол.

— Это все — на глазок! А я вам сейчас фотографию принесу. Документ. Я фотомонтаж о воскресниках для жэка склеиваю. Там и Сергеев случайно в кадр попал.

— Почему же случайно?

— Он мимо шел, поплавать — в бассейн. А насчет воскресников у него теория есть. Говорит: научная.

— Любопытно…

— Каждый должен делать то, за что зарплату получает. Деревья сажать — трест по озеленению, улицы убирать — конторы по уборке… А иначе, говорит, работники портятся и даже, извиняюсь, развращаются.

— Так-так… Но если он не ходит на воскресники, зачем же вы к нему стучали в понедельник?

— А для порядка. И в надежде.

— В надежде на что?

— Что совесть в человеке проснется! — сурово заявил Иван Никитич.

И, опираясь на палку, пошагал из комнаты Сергеева в свою комнату — за фотомонтажом.

Так я впервые увидел Юрия Сергеева.

На фотографии жильцы по весне сажали деревья. На переднем плане стоял он — стройный, симпатичный, в спортивном костюме, с сумкой через плечо и с улыбкой во все лицо. Роста он был действительно примерно моего, среднего. И тоже темноволосый. А глаза… Фотография была черно-белая, так что цвет глаз было не понять. Но вполне возможно, что тоже — как у меня. Серые.

И вот я смотрю в эти глаза и думаю. Я думаю, что, наверно, сколько людей — да что там вообще людей, — сколько Сергеевых, столько и разных привычек у каждого. К примеру, Юрий Сергеев любит разговаривать с самим собой. А Илья Сергеев, то есть я, люблю разговаривать с другими людьми. В этом-то еще ничего необычного нет, но дело в том, что я люблю разговаривать с теми, которых я пока что не знаю. Но которых должен узнать. Или найти. Вот как Юрия Сергеева. А пока что я с ними разговариваю. Причем я не просто произношу мысленно монологи, обращенные к неизвестным мне лицам. Нет, это именно разговор, диалог, и я слышу его так отчетливо, как будто он происходит на самом деле.

Странно? Возможно. Но без этой странности я не могу никого узнать и никого найти. Надо мне, понимаете, просто необходимо поговорить с человеком!

Вот и сейчас я смотрю в глаза на фотографии Сергеева, смотрю и думаю, смотрю и… беседую.

— НУ, ЗДРАВСТВУЙТЕ, ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ!

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ.

— ЧТО Ж ЭТО ВЫ, ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ? БЕЗ ВАС МНЕ, ЧТО ЛИ, ДЕЛ НЕ ХВАТАЛО? ТОЛЬКО ПРИНЯЛ УЧАСТОК — И ВОТ…

— ДА ТАК УЖ ВЫШЛО, ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ.

— КАК ВЫШЛО? НУ КАК? ЧТО ВАМ ДОМА-ТО НЕ СИДЕЛОСЬ?

— А ЧТО ВЫ ОБО МНЕ ЗНАЕТЕ?

— КОЕ-ЧТО ЗНАЮ. ТРИДЦАТЬ ЛЕТ, ИНЖЕНЕР, ХОЛОСТ… ДЕТЕЙ НЕТ. УВЛЕКАЕТЕСЬ МАРКАМИ. ПОЗНАКОМИЛСЯ С ВАШИМИ СОСЕДЯМИ. С ВАШИМ ДРУГОМ ПЕТЕЛИНЫМ.

— ПРИЯТЕЛЕМ.

— НУ ДА, ПРИЯТЕЛЕМ. НО И С ЕДИНСТВЕННЫМ ДРУГОМ ТОЖЕ — С ЭТИМ ПОПУГАЕМ…

— АХ, ЮРА, ЮРА, СОСКУЧИЛСЯ ПО ТЕБЕ ТВОЙ МИКИ!

— ВОТ-ВОТ, ЕЩЕ ЗНАЮ ЭТУ ВАШУ ПРИВЫЧКУ РАЗГОВАРИВАТЬ С САМИМ СОБОЙ. ЗНАЮ, ЧТО ВЫ МОЕГО РОСТА, ТОЖЕ ШАТЕН, ГЛАЗА… НЕТ, ГЛАЗ ПОКА НЕ ЗНАЮ.

— МАЛОВАТО ЗНАЕТЕ, ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ.

— МАЛОВАТО, СОГЛАСЕН.

— ЧТО ЖЕ ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ДЕЛАТЬ?

— КАК «ЧТО»? ЧТО ПОЛОЖЕНО. Я ИДУ ИСКАТЬ!

Мне показалось, что Юрий хотел что-то ответить, но нашу беседу прервал вопль очнувшегося от молчания и, видимо, обиженного, что о нем совсем забыли, попугая. Он снова прокаркал свое:

«Пр-ропал Юр-ра! Совсем пр-ропал!»

Да, очень некстати мне это ЧП с гражданином Сергеевым. Хотя разве бывают чрезвычайные происшествия кстати? На то они и чрезвычайные…

Но это все-таки особенно не ко времени. Ведь я правда всего неделю назад принял участок. А что это значит — принять участок? Представляете? Для тех, кто не представляет, расскажу.

Участок — это строения и люди. Точнее, конечно, наоборот, люди, а потом уж строения. Людей на моем участке проживает пять тысяч шестьсот сорок один человек. А строений на участке — двадцать шесть.

Насчет людей конкретнее: работающих взрослых — три тысячи пятьсот два, пенсионеров — восемьсот шестьдесят пять, несовершеннолетних — тысяча двести семьдесят четыре.

А конкретнее насчет строений: новых жилых благоустроенных домов — восемнадцать, старых коммуналок с частичными удобствами — три, детский сад — один, школа — одна, магазин «Женская одежда» — один, гастроном — один и пивной бар — тоже один. Есть еще на участке почта, поликлиника и прачечная, но это не отдельные строения, а занимающие первые этажи других зданий.

Скажете, цифры? Конечно. Но за этими цифрами…

Дети и старики. Счастливые семьи и печальные одиночки. Или наоборот: вполне довольные жизнью одиночки и весьма неблагополучные семьи. Трудные подростки и, увы, не менее трудные взрослые. Трезвенники и алкоголики. Честные, не очень честные и просто жулики. Больные, прикованные к постели, и здоровяки, совершенствующиеся путем бега трусцой. Вполне добропорядочные граждане и потенциальные возмутители спокойствия… Одним словом — люди.