Арон Эрлих - Молодые люди

— Ей-богу… — торопливо забормотал он, ворочая головой, стараясь уклониться от гадливого взгляда, так неумолимо на него направленного. — Свитер твой — вот он, и Юркина шапка… А часы, честное даю, откуплю, дай срок…

Алеша молчал.

— Я… Ну, всякое ведь бывает… Верно?.. — убеждал он плаксивым голосом. — Бежал, как дурак, и вот он я, назад воротился. Видишь? Делайте со мной что хотите, только дайте исправиться… Настасья Степановна, как мать родная, бранила и плакала, обещала пожалеть, похлопотать. Неужели товарищи не пойдут навстречу? Слышишь, Громов?

И опять в ответ только молчание. Витька, страшась всего больше этой безучастной, непримиримой тишины, вновь и вновь искал спасения в торопливом бормотании, хватался за любые подворачивающиеся на язык слова:

— Где только ни был, понимаешь, до Куйбышева добрался, жил, как собака, на вокзалах, в лесу, в поле, пропадал черт те где, понимаешь… За помойками даже прятался… Ну, без документов, понимаешь!.. — Тут он испробовал спокойный, любознательный тон. — А Самохин с Медведевым, — спросил он, — надолго уехали? Не знаешь?.. — И вслед за тем с яростью отчаяния крикнул: — Громов, ну! Скажи хоть что-нибудь! Ну, ругай меня, бей, только не отмалчивайся…

— А что мне говорить? — равнодушно ответил, пожимая плечами, Алеша. — И придумать ничего не могу. — Неторопливыми движениями он свернул газету, отложил ее в сторону. — Пожалуй, единственное, что меня интересует, это — что тебя сюда занесло?.. Ну, какого черта ты поехал в эти края? Зачем?

Тут впервые Витька Глушков глянул прямо в лицо своему собеседнику, посмотрел вопросительно, даже с некоторым недоумением.

— То есть как?.. Известно, — сказал он, поморгав ресницами. — Известно, по призыву партии…

— Что? — крикнул в инстинктивном негодовании Алеша. — Ты? По зову партии?

К счастью, в этот самый миг Вадим Королев ворвался в комнату. Потрясая какой-то бумажкой, он крикнул: «Алеша, живо! Одевайся!..» И тут же умолк.

Замер на пороге. Стоял с раскрытым от изумления ртом. Потом он с кошачьей, упругой и бесшумной вкрадчивостью обошел по дуге на большом расстоянии блудного сожителя, с жадным восхищением оглядывая его, и вдруг залился безудержным долгим хохотом.

— Витька?.. Ой, не могу… Вот это номер!

Ни с того ни с сего он отколол на месте бурное чечеточное антраша.

— Витька? — еще раз крикнул он, издали показывая на него пальцем, точно отказывался поверить собственным глазам и нуждался непременно в чьих-нибудь свидетельских подтверждениях, что глаза не обманывают его, что это именно он и есть — пропащая душа, «трын-трава», удалой трепач и вор.

Выслушав всю историю бегства, скитаний и возвращения Глушкова, Вадим с беспечностью, ошеломившей Алешу, с удивительным беспамятным благодушием тут же вызвался добиться для беглеца прощения… Вот здорово, аккурат у него на сегодня билеты есть на двух человек в клуб строителей. «Айда, братцы!..» — там мировой вечер, и сам он, Вадим Королев, петь будет в концертном отделении…

Алеша вскоре убедился, что Витька вовсе не исключение, не случайный урод, с которым приходится делить комнату в общежитии. Хулиганствующие бездельники давали о себе знать и в других комнатах.

По средам в клубе строителей собирался актив молодых рабочих. Здесь бывали секретари городского комитета и райкомов комсомола, хозяйственники стройтреста, прорабы, десятники, инженеры, заведующие клубными секциями, работники общественного питания, сотрудники милиции. Случалось, приезжал и сам секретарь горкома партии.

Но разговоры вертелись, как думалось Алеше, вокруг мелочей. Главное — обсуждались вопросы, вовсе не вызывающие сомнений.

Какой смысл, например, постоянно доказывать друг другу, что лес, кирпич, цемент, раствор необходимо доставлять на строительные площадки вовремя, что ученики всех строительных специальностей должны безоговорочно подчиняться своим инструкторам, что инженерам не следует допускать в технической документации никаких ошибок и неточностей — иначе неминуемы брак и переделки, — что механизмы только для того и существуют, чтобы облегчать труд и ускорять процессы производства, и плохо, очень плохо, если механизмы гибнут в бездействии, а люди на строительных лесах ковыряются по-дедовски, вручную? А только об этом и говорили на собраниях.

Нет, не доставляли радости Алеше эти среды в клубе, огорчала и даже оскорбляла его бесконечная, невылазная борьба с повседневной неурядицей, и часто, очень часто он взбирался на трибуну, пробовал нащупать первопричину нескончаемых перебоев, срывов, простоев, — есть ведь такая причина, непременно должна быть!.. Где же она? В чем гнездится? Какими отравленными соками питается?

На этих вечерах он приметил молодую девушку — бойкую, веселую, с копной стриженых густых черных волос, с тонкими и острыми, как крылья стрижей в полете, бровями, отливающими блеском, с ярко сверкающим в улыбке ртом… Кто такая?.. Очень была она хороша!

На одном из таких сборов начальник милиции пожаловался на рост хулиганства среди молодежи. «Не проходите мимо», — воспользовался он одной готовой формулой, которую и без него можно было каждый день услышать по радио или увидеть на газетных столбцах. Признался, что милиции без общественной поддержки работать становится все труднее. Но почти в ту же минуту пустил он в ход вторую общеобязательную формулу, хотя она резко противоречила только что высказанным им самим словам: «Конечно, речь идет об единицах, — уверял он успокоительным тоном, с предупредительной, извиняющейся улыбочкой. — Конечно, это ничтожная кучка, товарищи!».

Опять Алеша потребовал слова, поднялся на сцену, снова звучал его голос на активе.

— Речь идет, — говорил он, — о хулиганах — о явлении, которое тенью ложится на всех нас, на всю молодежь. А вы стыдливо успокаиваете — дескать, беда невелика… «Ничтожная кучка…» Да хотя бы и так. Никаких не может быть успокоений, пока есть хоть один дебошир в нашей среде. А вы сами сказали, уважаемый товарищ начальник, что их немало, что вам без общественной поддержки уже трудно приходится…

И опять увидел он в глубине зала, у стены, неподалеку от боковой двери, ту самую девушку. Сегодня она в голубом лыжном костюме, слушает с дерзкой, вызывающе-насмешливой улыбкой.

— Девушки! — обратился он прямо к ней и даже указал на нее рукой. — Девушки, — сказал он, — вот где сила, и очень большая сила, имейте в виду… Девушки! — призывал он. — Вы можете творить чудеса, если только захотите…

Он убеждал девушек не прятаться от грязного дела, смело взяться за нравственное оздоровление свихнувшихся парней.

Недели две спустя, как-то под вечер, Алеша встретил чернявую незнакомку на улице, в сопровождении двух китайцев. На ней был ватник, испещренный пятнами известки, теплый платок толсто окутывал ее голову, на ногах — резиновые сапоги, на руках истрепанные, грязные от работы рукавицы.