Арон Эрлих - Молодые люди

Про бессемер часто писали и в местных и в московских газетах. Иногда рядом со статьями и заметками на страницах печати появлялись фотографии цеха с его смонтированным, но еще бездействующим оборудованием. Бывали и портреты особо отличившихся строителей. Среди них Лида Васильева однажды нашла обоих своих приятелей, китайцев Ваню и Мишу: прищуренные, почти сомкнувшиеся веки, за которыми не столько был виден, сколько угадывался веселый, маслянистый блеск черных зрачков, и открытые в улыбке немного выступающие вперед зубы.

Все корреспонденции одинаково предвещали близкий праздник, но в каждой непременно проскальзывал один и тот же упрек: строители запаздывали.

С приближением первых весенних дней сюда направили для быстрейшего окончания отделочных работ много народу и особенно китайцев. С этих же пор в подмогу единственному переводчику китайцу, чуть-чуть только знакомому с русским языком, прислали в цех молодую женщину, родившуюся в Харбине, в русской семье, учившуюся в китайской школе.

Однажды Лида и Ваня катили по узкоколейке железную люльку с раствором — от заготовительного узла к цеху. Было уже много света и тепла вокруг, кое-где бабочками порхали слепящие блики.

— Лисапед, Ванюшка! — крикнула Лида соседу. — Скоро лисапед! — радовалась она, имея в виду близкую, так ощутимо надвигавшуюся весну.

— Сколо есть! — и, бросив на минуту работу, перестав упираться ладонями в массивную штангу тележки. Ваня показал сначала десять пальцев, потом один палец.

Что это значило — неизвестно. Добавленная к таинственному жесту китайская фраза вперемежку с двумя-тремя испорченными русскими словами ничего не разъяснила. Догадаться можно было только об одном — Ваня счастлив.

Они вкатили люльку в распахнутые ворота цеха, — и сразу не стало весны, дохнуло зябкой сыростью, холодным сумраком изнутри обширного достраивающегося корпуса с еще мокрыми стенами.

Пять-шесть штукатуров дожидались материала и кинулись перегружать содержимое люльки в лотки. К месту перегрузки подошла вскоре и молодая женщина в меховой шапочке, в коротком, из того же меха, жакете — переводчица. А с нею — начальник бессемеровского цеха и пожилой китаец, отличавшийся от своих собратьев не только возрастом, но и одеждой; на нем было распахнутое пальто с серым барашковым воротником и суконный коричневый китель. Лида поинтересовалась у знающих товарищей — кто такой? Ей сказали, что у себя на родине был он комиссаром в одной из дивизий; а приехав вместе с молодыми парнями из провинции Хунань в Россию на выучку, стал распорядителем большого китайского отряда со званием заместителя управляющего строительным трестом.

Переводчица, с почтительной строгостью выслушивая то русского начальника цеха, то его китайского собеседника, посредничала сейчас в их переговорах. Через две недели оба конвертора должны быть пущены в действие, за этот срок все отделочные работы необходимо закончить. Все ли китайцы-штукатуры переброшены с других объектов на бессемер?.. «Таково постановление горкома партии!» — напомнил начальник цеха. Да, да, все до одного здесь!.. И, если понадобится, китайцы будут работать без выходных и в сверхурочные часы, лишь бы выдержать жесткие сроки… «Спасибо». Начальник цеха поблагодарил, но он надеется, что дело обойдется без таких чрезвычайных мер…

Лида невольно подслушала эти переговоры, и ей очень захотелось, чтобы переводчица и ей тоже помогла, раскрыла бы смысл так заинтересовавшего ее жеста с одним пальцем и с десятью пальцами. Она выждала подходящую минуту и отозвала переводчицу в сторону. Женщина в меховой шапочке потолковала несколько секунд с Ванюшкой.

— Будет у него велосипед! — с улыбкой объяснила она. — Он говорит, что уже большинство его товарищей хочет обзавестись собственными машинами… Только бы хватило велосипедов в магазине!.. Они разбились на десятки. В каждую получку десять человек покупают сообща один велосипед. Очередь — по жребию. Понимаете?.. Ну вот и все. Вот оно и получается: десять пальцев — один палец!

— Один пальец, десть пальец! — радостно подтвердил Ваня.

День за днем солнце набирало жару. Все шустрее, с веселым звоном и сверканьем, растекались под уклоны весенние ручьи. На гладких и ровных местах земля приметно курилась, начинала подсыхать. Последний, рыхлый, уже источенный ноздреватыми черными точками снег удерживался лишь в самых отдаленных и затененных местах.

В эти дни русские и китайцы братски соревновались в колоссальных просторах нового цеха. И уже невозможно было распознать, кто здесь учителя, а кто ученики, где хозяева, а где их гости. Китаец в коричневом кителе часто наведывался сюда, и, казалось, в самом звуке его голоса таилась волшебная, подталкивающая сила.

В эти дни Лида никак не могла выбрать времени даже для встречи с Алешей. Только в субботу она пообещала ему непременно пойти погулять по городу. Она впервые оделась в этот вечер по-весеннему. Любимому лыжному костюму отныне отставка на долгие сроки. Лида достала из чемодана давно хранимые втайне обновки: светло-коричневую, в крупную темную клетку, юбку, черную шелковую блузку с лакированным пояском, приладила к ней широкий кружевной воротничок — тот самый, что и в памятный вечер песни, — надела серый берет со связкой искусственных фиалок, серое габардиновое пальто… Эх, если бы к этому еще и подходящую новую сумочку!

Лида, приготовившись в путь, поворачивалась перед зеркалом, оглядывая себя со спины и с боков.

— Это еще что такое? — изумилась вошедшая в комнату хозяйка общежития. — Ты куда? — спрашивала Тина. — Сегодня! Когда у нас вечер с Плужниковым!

— Мало что… Расскажешь потом своими словами.

— Да ты с ума сошла!.. Своими словами! Сколько у нас сегодня народу будет! Все просятся, я с ног сбилась, бегая к телефону, а ты…

— Я извиняюсь…

Проходя мимо подруги, Лида опахнула ее запахом только что покропленных на воротничок и лацканы пальто духов, быстро склонившись, поцеловала в ухо и уже в дверях, в последний раз оглянувшись, сказала:

— Очень жаль, что Плужников у нас именно сегодня. Но… — И она, с огорчением разведя руками, исчезла.

Лида пришла к Алеше чуточку раньше условленного, он еще не вернулся домой. В комнате застала она только Юрия и Вадима.

«Артист» медленно, все более расширяя глаза, поднимался с табурета при виде столь нарядной и обворожительной гостьи, потом закачался, ладонью прикрывая глаза, головой помотал, будто бы теряя и силы и сознание, свалился обратно на табурет и снова устремил взгляд на девушку, обалдело раскрыв рот.

— Мама родная! — наконец-то прошептал он, всплеснув руками.