Арон Эрлих - Молодые люди

В круглой железной печи, занимавшей весь угол от пола до потолка, за маленьким ее квадратным зевом догорало последнее корневище, уже распадающееся, уже покрытое угольной чешуей. Горьким жаром веяло от печи.

Витька, измучившись в напрасных поисках сна, слезал с нар. Поддерживая одной рукой подштанники, шел к цинковому баку с подвешенной на гремучей цепи алюминиевой кружкой, жадно пил воду.

«Бежать. Теперь уже непременно бежать отсюда… Паспорт — в кармане. Трудовой книжки не выцарапать — ну и черт с нею! Загнать на рынке новый костюм и в тот же день бежать… Стукнуть как следует Алешку Громова и бежать».

Жаль было только, что «сестренки» больше не придется увидеть…

Через десять дней он был на свободе. Уже вовсю развернулась весна. Земля рядилась в травы и всходы. Деревья дышали распускающимися почками, озонной свежестью первой листвы.

Анастасия Степановна встретила Витьку хмуро, даже не поздоровалась, а сразу кликнула уборщицу, брезгливо распорядилась:

— Заправь этому кровать. Матрац, одеяло, подушку возьмешь в кладовой. Кастелянше скажешь — я велела выдать свежее белье.

Витька не уходил.

— Чего стоишь? — закричала гневно Анастасия Степановна и отвернулась в сторону, чтобы не видеть опостылевшего ей питомца. — Нет с тобой никакого сладу, волчья твоя душа… Ступай!

В комнате Витька не нашел никаких перемен — точно отсутствовал он не десять суток, а десять секунд. Только кровать его опять стояла ободранная, с голой сеткой. На пружинных креплениях этой сетки меж тесных спиральных ее витков кое-где приметил он стародавнюю, свалявшуюся в комковатую шерстистую массу пыль. Во всем остальном — комната такая, как всегда; Вадим с гитарой, Володька с книжками, самохинский велосипед вдвинут между кроватью и стеной.

— Уже? — обрадованно воскликнул Артист, едва Витька появился на пороге комнаты. — Да неужели десять дней прошло? — Вадим кинул гитару на свою постель. — Ух ты, и время скачет! — Здорово, Трын-трава, беспутная твоя душа!

Вскоре Королев уже таскал вместе с Глушковым матрац, циновку, постельные принадлежности, помогая вернувшемуся из нового приключения товарищу восстанавливать свой угол.

Володя Медведев ни разу не оглянулся, все сидел над книжками спиной к сожителям, даже единого слова не проронил.

Глушков опробовал после десятидневного перерыва удобную, мягкую постель. Лишь только она была полностью прибрана, он уселся на кровати и легонько попрыгивал, раскачивая ее упругие основы.

— С приездом! — еще раз поздравил Вадим. — Но имей в виду — никаких тебе от этого последствий, никакого клейма. Так только, для острастки делается, чтобы вперед держался по-человечески, не позволял себе…

Витька сверкнул горячим взглядом.

— Никаких последствий?.. А пошел ты знаешь куда!.. Никаких последствий!.. — Витька сплюнул себе под ноги на циновку и зажал уши ладонями. — Гад проклятый ваш Алешка Громов. Ничего, я еще с ним поговорю, с вашим Алешкой… Будет он меня помнить…

И тут же, забрав свой костюм, Глушков ушел из дому, продал костюм на рынке. Денег выручил мало, немногим больше половины заплаченного им самим, да черт с ними, с деньгами, только бы не оставаться в этих местах ни одного лишнего часа. Потом подался на вокзал, внимательно ознакомился с расписанием мимо идущих поездов, рассчитал, что наиболее подходящий ему поезд в два сорок пять, ночной, почтовый. Хватит денег после расходов на жратву — купит билет до Куйбышева, а нет — словчится и так… Послезавтра в ночь!.. Потому что завтра он сходит еще на Суворовскую, в последний раз… Уже не в новеньком костюме, а бот в этих замызганных штанах, в засаленной блузе, ничего не поделаешь… Может, и испугается «сестренка», он скажет, что прямо с работы попал. Он ни в чем ей не признается, а только посмотрит на нее на прощанье, маленькую ее ручку пожмет… Милая «сестренка»!..

Но не повезло Витьке Глушкову. Пошел он на другой день на Суворовскую, но никого не застал дома — ни Кати, ни Раи, ни даже бабушки. Не с кем было и прощальный привет передать… Он вернулся в общежитие в тот жаркий солнечный час, когда весь дом пустует, никого здесь, кроме вахтера и уборщиц. Разделся. В зеленой майке и в черных трусах валялся на постели.

Неожиданно в неурочную пору вернулся Самохин. Витька притворился, будто крепко спит. Повернувшись лицом к стене, он дышал мерно и громко, иной раз даже с присвистом, как и полагается здоровому, глубоко и безмятежно спящему человеку. Прислушивался к звукам и догадывался, что делает Самохин: вот повозился он немного возле своей тумбочки, потом прошагал от кровати к стенному шкафу, повесил на распялку костюм, вот протарахтел зубной щеткой в футляре, теперь освобождает от обертки свежий кусок мыла — в комнате потянуло хвойным запахом, — вот зашагал к двери. Витька искоса глянул ему вслед, — Самохин в одних трусах с полотенцем через плечо уходил в душевую.

«Велосипед!» — в мозгу точно выстрелило этим словом. На обычном месте в простенке не было велосипеда. Как лежал Витька — в трусах, в майке, босой, — ринулся он в коридор, прошлепал по свежевымытому прохладному полу, спустился с третьего этажа в вестибюль с колоннами… Правильно, — велосипед оставлен здесь, должно быть, под присмотр дежурного вахтера. Но никакого дежурного нет на месте. Конечно, он где-нибудь здесь, совсем близко, может быть за распахнутой наружной дверью, спустился по всем шести ступеням высокого крыльца и поэтому его не видно… Но и на улице дежурного не оказалось. Ага… Значит… значит, сама судьба!.. Лишние деньги не повредят в дороге…

Мгновение спустя Витька уже катил на велосипеде по тротуару, свернул в ворота, сделал быстрый круг по большому двору. Мысли в нем мелькали, кажется, с не меньшей быстротой, чем сверкающие в движении спицы колес.

Дети играют во дворе — это ничего. Тут — в мяч, там — в расчерченные мелом по асфальту классы. Вот несколько мальчишек кинулись бежать за ним, — ничего, ничего, им никакого дела до велосипеда, им бы только на татуировку поглядеть… «Ой-ей-ей!.. Гляди, у него и под майкой сколько нарисовано!» — кричал кто-то из ребятишек. Пожилая женщина вышла на черное крылечко, перекинула ковер над железной оградой, — вот это хуже!.. Она начала усердно колотить палкой по ковру… А не следит ли кто-нибудь из окон? Вон сколько окон глядят в глубокий колодец двора… Еще круг, еще… В случае чего — он просто взял на несколько минут машину товарища, чуточку размяться в солнечный денек и проверить, не забыл ли, как ездят на велосипеде… Нет никого. Дети отстали. Женщина, орудуя палкой над ковром, повернулась к нему спиной. Витька быстро юркнул в узенький ход, ведущий к самому дальнему углу двора. Там в глубине всегда открытый дровяной сарай…