Арон Эрлих - Молодые люди

В рядах строителей была Лида, но не было почему-то Алеши, и она искала его. Сколько раз выходила она из строя, подолгу стояла, пропуская мимо себя шеренги, либо бежала против движения колонны, высматривая Алешу и нигде не находя его.

Когда строители проходили мимо Алешиного переулка, она вовсе сбежала от товарищей. В комнате общежития нашла только Самохина и Медведева. Никто из них не смог сказать, где сейчас Алеша.

— А вы сами что же? — уже взявшись за ручку двери, чтобы бежать вдогонку за своей колонной, спросила она. — Неужели даже в такой день будете прятаться за своими тумбочками? — пожурила она обоих книжников.

Самохин в ответ посетовал на постигшую его беду. Такая досада: был у него велосипед — и нет больше велосипеда!.. Ну, как случилось?.. Как?.. Так, по собственной неосторожности: поставил в вестибюле под присмотр вахтера, а тот на минутку отлучился, его как раз Анастасия Степановна вызвала…

— Витька! — убежденно выкрикнула Лида.

— Нет. Безусловно, нет! Глушков все время спал тут, на моих глазах спал в комнате…

Отговорили ораторы на площадях, отшумела официальная, регламентированная часть празднества. Организованные колонны со своими правофланговыми распорядителями распались. Улицы города залило свободными толпами веселящейся, поющей и пляшущей молодежи.

К сумеркам, когда вспыхнули всюду фонари, появились на грузовиках затейники.

Лида так и не отыскала нигде Алеши, веселилась с подругами на площади Коммуны.

Здесь играл для танцующих большой духовой оркестр. Оживленная и неутомимая, Лида плясала сегодня без конца. Сколько ей надарили в этот вечер цветов! Цветы были в вырезе ее кофточки, в густых волосах, за лакированным пояском. И ей казалось, что никогда еще сирень и черемуха не пахли так, как в эту весну, и все лица вокруг, все-все, одинаково милы, свет в домах по этажам — розовый, голубой, оранжевый, синий, красный, смотря по осеняющим его абажурам, — еще никогда не таил в себе столько уюта и прелести.

Оркестр опять заиграл вальс, вальс-песню, прекрасную песню, которая еще с далеких военных лет полюбилась молодежи и передается с тех пор от старших к младшим, как память о былом, заветном…

С первых же тактов этого вальса в оркестре эхом возникла и песня в толпе. Сначала она была робко подхвачена лишь двумя-тремя неуверенными голосами, но с каждым взмахом палочки капельмейстера крепла, хор разрастался, все больше молодых голосов на площади пело:

Без всякого уговора, по стихийному влечению, круг танцующих раздвинулся вдвое шире прежнего, пара за парой отделялись от поющей толпы.

Перед Лидой возник вдруг рослый парень. Чуть склонив голову, он с молчаливой просьбой заглядывал ей в лицо. Лида, улыбнувшись, подняла руку на плечо незнакомца и уже в следующий миг понеслась с ним широкими быстрыми глиссадами по глади асфальта, с удовольствием чувствуя на себе касание чужой, властной, крепкой, но в то же время и такой бережной, деликатной руки.

И, слушая эти милые слова песни, Лида откинула голову с полуприкрытыми глазами.

Кончился вальс, смолкла песня.

И в этот миг, оглушительно засигналив, потребовала пропуск сквозь толпу в глубь площади заполненная людьми пятитонка.

С грохотом отвалились борта, все пассажиры, кроме одного, попрыгали наземь. Прожектор с противоположного конца площади озарил пронзительно, до голубого клубящегося роения, площадку грузовика с человеком в кепке. Лида тотчас узнала в нем Вадима Королева. Люди со всей площади хлынули поближе к машине. Вадим поднял над головой кепку.

— Привет площади Коммуны от площади Строителей! — крикнул он. — Мы только что оттуда, там не скучают и вам приказали веселиться от души…

В следующую секунду он зачастил:

— Добрый день! Мое почтение! Потрястись для развлеченья есть охотники иль нет?

Площадь ответила перекатывающимся веселым гулом, а десятки голосов с разных концов подбодрили его:

— Давай! Жми!

Вадим, балагуря, продолжал сыпать стихами. Но вот, заметив Лиду неподалеку от машины, он умолк, разыграл счастливейшего из смертных, прижал обе руки к сердцу.

— Ах, и хороша девочка Лида! — обратился он к ней, рванувшись к самому краю кузова. — Лидочка, с праздничком!

Кажется, вся площадь обернулась к Лиде, тысяча веселых, любующихся глаз смотрели на нее, и тогда она тоже улыбнулась всей толпе сразу, забыв о соседстве того человека.

Балагур на ярко озаренной площадке, — балагур, несущий всякую околесицу, — вдруг сделался серьезным, даже строгим, он широко простер руку, требуя тишины и внимания.

Тесно толпятся возле Лиды знакомые и незнакомые лица. И все с настороженной улыбкой вслушиваются в стихи и, косясь на Лиду, простодушно ищут в ней подтверждений певучим словам. Но, конечно, очень скоро все убеждаются, что на этот раз в выступлении разъездного конферансье нет никакой скрытой потехи. Верно, он с самого начала обратился к Лиде. Правда, он все время смотрит на нее и читает как будто только для нее одной, но речь все-таки ведет совсем о другой Лиде… Озаренный снопами прожекторов чтец рассказывает о юной человеческой любви, душистой, как самый воздух в этот весенний вечер… Мальчик, что «в доме напротив живет», влюбился без памяти в девочку Лиду, он повторяет имя девочки, когда ложится спать, и с этим же именем просыпается… Ах, и молодчина Вадим Королев — так хорошо он читает! Вырастет мальчик, возмужает он — и тогда всюду, «на всех перекрестках планеты», будет писать имя любимой:

Закончил Вадим и тут же, помахав кепкой, чтобы прервать аплодисменты, крикнул:

— Первым номером нашей программы… уральский девичий хор!

Девушки в сарафанах полезли по приставной лестничке на площадку кузова — одна, другая, третья… Пятнадцать девчат выстроились в два ряда и все одинаково сложили руки на груди.

Вдруг кто-то сзади тронул Лиду за локоть. Она оглянулась, увидела Ваню, Ваню с велосипедом, такого ликующего, такого нетерпеливого в своем счастье обладателя.

— Купил?.. Дождался-таки очереди! — обрадовалась Лида шепотом, потому что как раз в эту минуту девушки начали петь. — Ой, как хорошо!.. — Она почти с нежностью, как к живому существу, прикоснулась к машине, погладила, поласкала руль.