Арон Эрлих - Молодые люди

— Тьма по углам прячется! — загадочно ответила она. — Только внеси свет — и тьма трусливо кинется по углам, съежится, исчезнет.

Она вдруг рассмеялась и в объяснение своего неожиданного смеха сказала:

— Опять вы себе усики отпускаете… Не надо!

— Я как раз достал еще две работы, два очень солидных исследования по пушкинским поэмам…

— У вас есть, Толя, рубашка с украинской вышивкой?.. Сегодня вы мне снились в такой рубашке…

Если бы Наташа и Толя попытались разобраться, что происходит с ними, почему они, держась за руки, заглядывая друг другу в глаза, обмениваются сбивчивыми фразами, верно, оба смолкли бы в испуге или смущении: всему причиной было счастье встречи, молодая жаркая радость оттого, что они вместе, снова вместе, и пальцы их сплелись, и сияющие лица, клонясь, почти соприкасаются, и дыхание их смешивается…

Быстро летели дни — пятый, шестой, седьмой день после памятного разговора с Верой Георгиевной Троян, но на доске объявлений по-прежнему не было никаких следов вмешательства именитой артистки.

Однажды Наташа встретила на улице свою учительницу. Вера Георгиевна прошла мимо, едва приметно ответив ей на поклон.

Звери и птицы, рептилии и рыбы с приближением экзаменационной сессии полностью овладели воображением Толи. В эти дни его часто можно было встретить в пустынных, тишайших залах зоологического музея при университете, где было богатейшее собрание скелетов и чучел фауны всех широт и всех времен. Подолгу бродил он здесь, присматривался, сравнивал, изучал. Нередко уезжал он и в зоологический сад, часами гуляя здесь по аллеям, простаивал в крытых помещениях, наблюдая за живыми экземплярами двоякодышащих, подвижногрудых, веретеновидных, приглядываясь к мягким, вкрадчивым, исполненным силы и изящества движениям тигров, леопардов, барсов в клетках, любуясь мощными, медлительными раскачиваниями гороподобных слонов на обширных площадках или легкими прыжками горных козлов среди искусственных бетонных скал, — и за всем этим с удовлетворением прозревал самую механику сокращающихся мускулов, изученную по книгам и теперь угадываемую, почти зримую под кожей живых зверей работу сухожилий и суставов.

Наслаждение доставляло ему простаивать перед вольером какого-нибудь редкого животного, привезенного к нам из далеких стран, и рассказывать о нем нечаянным соседям. Случалось, он увлекался и произносил целую лекцию.

— Didelfis virginiana! — Пустился он однажды в объяснения перед клеткой североамериканского опоссума, остромордой древесной сумчатой крысы. — Видите, — говорил он двум молодым девушкам и почтенному старцу с длинной, но грудь, бородой, слушавшим его с уважением и в то же время с легким испугом, — длина тела почти равна длине чешуйчатого хвоста. И хвост гибкий, цепкий, чтобы зверек мог ловко обвивать им ветки и повисать на ветках в случае надобности… Лесное животное. Держится в одиночку. Днем спит, а ночью охотится за мелкими грызунами, очень любит птичьи яйца. А размножается необычайно быстро, уже через двенадцать дней и двадцать часов после случки самка родит множество детенышей — дюжину, пятнадцать, а то и восемнадцать крошечных зверьков… Родившиеся молодые особи живут довольно долго — до пятидесяти дней — в сумке у матери, пока совершенно не разовьются… И так до трех раз в году…

Должно быть, его принимали за служащего зоопарка, научного сотрудника.

Но особый интерес испытывал Толя при изучении сравнительной анатомии. Эволюция позвоночных, гигантская лестница живых организмов, вся бесконечная, измеряемая многими миллионами лет история развития органов дыхания, кровообращения, питания, размножения, весь сложный и трудно уловимый, но дразнящий воображение путь постепенной адаптации плавников, крыльев, передних и задних конечностей ощутимо соприкасали его с самыми тайнами мироздания. Бывали минуты, когда он с волнением, с поэтическим прозрением как будто улавливал единство и связь всего живого — от первичнохордовых до приматов, до антропоморфных и наконец к Hominidae, к семейству людей, резко уклонившихся в своем развитии от всех остальных человекообразных, — к венцу мыслящих существ, к человеку, степень умственных способностей которого предопределила ему роль могущественного и единственного властителя над всеми силами природы…

К зимней сессии надо было подвести итог долгим занятиям по зоологии позвоночных, и Толя усиленно готовился к экзамену, до позднего часа просиживал в читальном зале библиотеки, приводил в порядок свои многочисленные конспекты и схемы.

В эти же дни пришлось немало труда положить, помогая партийной организации университета готовить встречу студенческой молодежи со старыми большевиками, участниками октябрьских боев 1917 года в Москве; когда окончатся экзамены, перед самым роспуском на зимние каникулы, состоится этот общефакультетский вечер.

Однажды, поздно засидевшись в библиотеке над главой «Aves», Толя устал до тумана в глазах.

«Сердце птиц четырехкамерное… У птиц наблюдается полное разделение венозного и артериального тока крови — черта, имеющая огромное эволюционное значение…»

Он трижды прочел это хорошо ему известное отличие птиц от длинного ряда нижестоящих позвоночных и не понимал его смысла… «Эволюционное»!.. При чем же тут «эволюционное»?.. Ах, да! Раздельные пути свежей и отработанной крови!..

Он захлопнул учебник. Хватит! На сегодня хватит, а то общеизвестные истины начинают казаться загадками.

Он опустился вниз по лестнице к раздевалке, накинул пальто на плечи, перебежал в соседнее крыло факультетского здания и там длинным коридором прошел к далекой угловой комнате, где помещается курсовой комитет комсомола. Он толкнул дверь — и тотчас увидел в глубине у окошка Веронику Ларионову и Олега Ивановского. Они стояли так близко друг к другу, что ей, маленькой, приходилось высоко закидывать голову. У нее было улыбающееся, оживленное лицо. И такой красноречивый взгляд — одновременно лукавый и просительный.

С чувством досады и неловкости Толя замер у порога… «И Вероника тоже… Даже Вероника!»

Пальто сползало с плеч, Толя поправил его осторожным движением. Кажется, Ивановский не заметил, что дверь приоткрылась, — засмотрелся в окошко. Но Вероника отлично видела, что уединение их нарушено, и неприметно для своего собеседника торопливо показывала Толе рукой, чтоб он поскорее уходил, не мешал ей.

Неслышно отступив, Толя прикрыл дверь, ушел.

Возвращались домой, как всегда, вместе с Вероникой. Москва была в вечерних огнях. В автобусе, стоя в тесной толпе пассажиров, Вероника пристально вгляделась в своего приятеля, потом рассмеялась, сказала: