Арон Эрлих - Молодые люди

Да, конечно. Он отлично помнит.

— Вот тогда это и началось.

Обогнув узкий переулок позади Большого театра, они приближались к филиалу. В слабо освещенном переулке дверь служебного хода почти непрерывно открывалась и закрывалась с визгом и хлопаньем, вбирая торопящихся участников спектакля.

Замедляя шаг, он попросил:

— Все-таки объясните мне: как это «заплатить»? Кому? Обыкновенная пошлая взятка? Да?.. Самое откровенное, грубое вымогательство?

Наташа протянула ему руку, прощаясь.

— Взятка за роль в театре? — снова допытывался он. — Я ничего не понял.

— И отлично, что не поняли. И не нужно… В общем гадость — и все!

Она беспокойно косилась на близкую дверь, куда шли и шли ее товарищи.

«Зря проболталась!» — упрекнула себя Наташа, а вслух, стараясь как-нибудь изменить направление его мыслей, спросила:

— А что там Алеша?.. Пишет он что-нибудь?

— Пишет… В общем работает, доволен… — наскоро отделался он и тем горячее вернулся к прежнему: — Но неужели… неужели ничего нельзя предпринять?.. Ну, не знаю… Ну, сказать, например, в комсомоле, написать в партийную организацию…

— Нет, Толя, нельзя…

Она говорила с видимой беспечностью, даже с улыбкой, говорила, как человек, некогда глубоко оскорбленный, но уже давно смирившийся. И вдруг, глянув на свои часики, заторопилась, помахала рукой на прощанье и скрылась за дверью.

«И чего ради вдруг разоткровенничалась?» — с этой мыслью спешила она по коридорам и лестницам служебного хода, об этом вспоминала и за кулисами, дожидаясь знакомых тактов в оркестре и готовясь промелькнуть танцующим видением перед лирическим тенором… С тем же чувством легкой досады на себя за свой порыв, за тайную и унизительную жажду сочувствия уходила она из театра…

Однажды утром на тренировочные упражнения артисток балета пришла Троян.

За высокими окнами было светлое зимнее утро. Под чистым синим небом ярко сверкал снег, и в зал потоками вливался свет солнца.

В один из перерывов, когда заново окропляют пол из лейки, Наташа заметила, как Вера Георгиевна, поглядывая в ее сторону, о чем-то начала совещаться с ведущей артистический класс Полиной Ивановной. Наташа следила за своими учительницами со смешанным чувством гордости и смущения. Притворяясь, однако, совершенно безучастной, она одним круто выгнутым носком все крепче ворочала из стороны в сторону, точно задалась целью пробуравить во что бы то ни стало ямку в полу. А в миг, когда смущение все-таки взяло верх, Наташа сорвалась с места в бешеные туры по всему залу. Она все ускоряла ритм, раз обежала огромный круг, другой, третий, упиваясь собственной силой и догадываясь, что все дивятся ее внезапному буйству, но также и восхищаются ею, любуются ее «вентилятором», как называли меж собой танцовщицы это испытание сердца, дыхания и мускулов.

— Наташа! — услышала она сквозь ветер, воронкой охвативший ее стремительно вращающееся тело, и враз, одолевая бурную, влекущую инерцию, она замерла, откинув для упора левую ногу глубоко назад и не сдвинувшись, не покачнувшись с последней точки вращения. — Наташа, где же твоя Мария? — спросила Вера Георгиевна.

Она только улыбалась в ответ, будто не понимала вопроса.

— Я про репетиции «Бахчисарайского»… Почему они прекратились?

Наташа, втайне ликуя перед сбывающимися своими надеждами, по-прежнему молчала.

Вместо нее ответила Полина Ивановна:

— Весной мы порядочно поработали, а в этом сезоне действительно ни одной репетиции… Не пойму, в чем тут дело.

Пол в каждой точке своей озарен был солнцем.

Полина Ивановна похлопала ладонями — это значило, что перерыв окончен. Танцовщицы в хитонах с разных сторон кинулись на середину зала, торопясь занять позиции. Наташа, слегка поклонившись Троян, тоже готова была обратиться к уроку, но Троян задержала ее.

— Странно… Я смотрела тебя на репетициях весной, ты отлично справлялась…

Наташа едва удерживалась от счастливого озорного смеха, — именно вот так, буквально так, слово в слово, и представлялась ей в долгих мечтах вот эта сцена. Теперь Вера Георгиевна должна прикоснуться к ее обнаженному горячему плечу и доверительно шепнуть в самое ухо: «Ничего, девочка, не горюй… Я сама займусь этим делом!»

— И… раз! — уже скомандовала Полина Ивановна.

Наташа с нетерпеливо рвущимся наружу восторгом дожидалась новых слов своей знаменитой учительницы. Она гипнотизировала ее. Она мысленно подсказывала ей: «Ну, Вера Георгиевна!.. Дорогая… Да ну же, говорите скорей: «Я сама…»

Но ничего больше не сказала Вера Георгиевна и, не простившись, медленной, величавой своей походкой пошла прочь, мимо рояля с приступившим к своему делу аккомпаниатором, к двери, за дверь…

«Но если она вспомнила, она уже и не забудет!» Наташа уверенно дожидалась возврата счастливых дней. Каждое утро она с неизменным предчувствием торжества подходила к доске расписаний: сегодня, сегодня уже непременно на разграфленном листе воскреснет сверкающая, светящаяся строчка: «Н. Субботина. Мария в «Бахчисарайском фонтане». Проходили дни — один, другой, третий, четвертый, — нет, не было такой строчки, и по-прежнему Наташу вызывали на репетиции и спектакли со второстепенными, давно освоенными ею ролями.

Тем ярче представлялась ей сцена в служебном кабинете заведующего балетной труппой Юрия Михайловича, куда неминуемо — не сегодня, так завтра — придет Вера Георгиевна.

В комнате у худрука ковер во всю ширину пола. Работает Юрий Михайлович за маленьким, инкрустированным самоцветами столиком. Тяжелая тумба из темного резного дуба держит там на себе огромную фарфоровую вазу в орнаментах бледно-голубыми и ярко-золотистыми красками. Кресла, обитые темно-малиновым бархатом и украшенные накладными бронзовыми мордами зверей на углах спинок и на закруглениях подлокотников, примкнуты к столику… И в этот кабинет придет Вера Георгиевна Троян. У Сатрапа будут совершенно случайно и Полина Ивановна и Румянцев.

«А-а-а, очень кстати! — скажет им Троян, царственно усаживаясь, в то время как все, даже и сам Юрий Михайлович, почтительно встанут при ее появлении. — Здравствуйте, товарищи! Я пришла опросить относительно Субботиной… В чем дело? Когда наконец вы покажете ее в большой роли?»

А когда она еще скажет, что сама присутствовала на весенних репетициях, что видела Наташу и гордилась ею, никто ни единым словом не посмеет ей противоречить… Никто — ни Румянцев, ни даже Сатрап!..

Размечтавшаяся вот так Наташа удивила Толю при новой встрече — она лучилась счастьем. Толя решительно был сбит с толку! Да точно ли был в прошлое воскресенье странный, ошеломивший его разговор о вымогательстве, о взятке?.. То есть, конечно, был! Но, должно быть, Наташа какую-нибудь маленькую, случайную и ничтожную заминку приняла за большую беду, окутала ее самыми мрачными предположениями… Да?.. А теперь недоразумение разъяснилось как нельзя лучше!.. Верно?..