Арон Эрлих - Молодые люди

В коллективе — он враг коллектива, и возле него группируются вот такие отпетые и уже безнадежные подонки, как Рыжий брат и Русый брат… Еще бы! У Олега Ивановского тщательно разработанная позиция насмешливого превосходства, которая точно магнитом притягивает к себе всякую дрянь…

Вот о чем говорила Вероника, разгуливая по комнате, и лицо ее то улыбалось, то дышало досадой и гневом. Толя молча слушал, следя за нею глазами.

— Ну хорошо! — не вытерпел он, прерывая девушку. — Если так, чем же ты сама прельстилась в этом красавчике и победителе женских сердец?.. Какой магнит тебя-то потянул к нему?.. Тебя!..

Несколько мгновений она смотрела на Толю с удивлением, точно врасплох была захвачена его вопросом, и вдруг рассмеялась.

— А кто ж его разберет! В том-то и весь разговор, Толенька… Говорю же тебе: чепуха получается. Знаю отлично, что он за птица и чем дышит, а все-таки нет-нет да и залюбуюсь им исподтишка… — говорила она с какой-то веселой развязностью, стараясь прикрыть этим собственное смущение. — А то еще на лекциях бывает: сколько раз ловила себя на том, что перестаю слушать профессора и внимательно присматриваюсь издали к Ивановскому, стараюсь угадать, о чем он шепнул только что твоей Гале…

— Перестань, Вероника… Не верю я тебе… Ты это все нарочно, чтобы подразнить меня!

И в ответ снова смешок и новые разоблачения Ивановского: этакий выработался из него Чайльд-Гарольд нашего времени!.. Ничему не верящий и во всем разочарованный юноша, но не печальный, не угрюмый, а всегда весело усмехающийся, всегда готовый к издевке и насмешке над всем, что стало для нас святым… Какая приятная, какая выигрышная роль! Во-первых — оригинальная, во-вторых — смелая! Есть ли на свете хоть что-нибудь, способное вызвать в нем чувство уважения, признательности, почтения?.. В зачетной книжке по всем общественным дисциплинам, например, записаны у него одни великолепные пятерки. Но в частных с глазу на глаз беседах он упивается ядовитыми анекдотиками. Все одинаково служит предметом поношения, источником скептических размышлений, хотя бы и вопреки фактам, вразрез с очевидностью, все порождает в его мозгу либо веселое сомнение, либо насмешливое отрицание, либо злую усмешку.

— Верно! — с горячей убежденностью воскликнул Толя. — Ты очень верно подметила все его особенности… Точно и метко рисуешь ты этого человека, язву наших дней. Рисуешь с издевкой, с гневом и ненавистью… И тем более непонятно, о какой же ты говоришь привязанности к нему, о какой такой таинственной притягательной его силе?

Смеркалось. Света не зажигали. В комнате вместе с сумраком все прибавлялось смутной, прячущейся по углам таинственности.

— «Почему? Почему?» Потому что сама удивляюсь… Вот почему! И, опять рассмеявшись, она уселась на диван, спросила:

— Хочешь апельсина?

Старательно вонзая острые ноготки в кожуру, она отдирала ее от плода по кусочкам. В комнате распространился острый эфироносный запах.

— Быть, как Олег Кошевой, Павел Корчагин, Зоя Космодемьянская, Алексей Маресьев, Макар Мазай и так далее и так далее — это трудно! — сказал Толя. — Не все это могут…

Свет с улицы, слабо озаряя стекло, осыпал многоцветными искрами налипшие по наружным граням окна валики снега.

— А жить, как живет большинство, в честном повседневном труде, по ступенькам одолевать дорогу ввысь… твои ивановские об этом и слышать не желают: банальность!

Дверь из соседней освещенной комнаты приоткрылась, показалась Вероникина мама, удивилась:

— Что вы тут в темноте ворожите?

— Ничего, мама. Нам так уютнее.

Но мама сама включила свет и убежденно заметила, что вот так, со светом, уюта куда больше. Оглядываясь со снисходительной усмешкой, она вышла. Вероника, подогнув ноги на диване и снова укрывши их пледом, напомнила Толе:

— Ну!.. Ты что-то интересное начал про страх перед сильными чувствами…

— Да… — Он уселся на диване у ее ног. — Я говорю: жить по-настоящему — значит жить непременно в борьбе, в напряжении ума, сердца, воли. А это дорого обходится, очень дорого. Поэтому так часто и встречаем мы охотников спокойненького мещанского существования и таких, что защищаются от требований времени иронией, спасительным скепсисом, презрительными словечками или формулами: «банальность», «правоверность», «Волга впадает в Каспийское море», «Лошади кушают овес»… А встречаются и такие, кто ни о чем не думает, никак не защищается, а просто тянет бездумно день за днем, ограничив себя до предела, отказавшись от самых особенностей своих как человека… Эти стараются превратиться в амебу, в кишечнополостного, в подобие какого-нибудь простейшего организма, приспособленного лишь к самым изначальным проявлениям жизни… Очень удобно и легко!.. Когда выработается привычка к подобному существованию, можно уже быть вполне и навсегда счастливым: никаких тебе исканий, интересов, планов или надежд! Для этих вычеркнута вся история человечества, вся многовековая борьба за счастье на земле. Для них не существует ни музыки, ни театра, ни литературы… Живы двумя-тремя простейшими инстинктами плюс алкоголь как единственное развлечение. Дай таким, хотя бы совершенно бесплатно, билеты в лучший театр — не пойдут, обязательно будут искать, кому бы сбыть билеты и прикарманить деньги… Сыграй перед ними знаменитейший скрипач мира концерт Чайковского — они не высидят, заснут или сбегут… Никаких потребностей, но зато и никаких испытаний или разочарований, а заодно уже ни долга, ни обязанностей, ни даже чувства собственного достоинства… И хорошо, легко таким на свете!.. Можешь быть уверена… Ну, а этот твой избранник, — презрительно заметил он, — вот этот самый твой великолепный…

Тут из соседней комнаты послышались оживленные голоса. Толя умолк, беспокойно поглядывая то на Веронику, то на закрытую дверь.

— Да! — шепотом подтвердила Вероника его догадку. — Это Галя… Только не уходи! — взмолилась она. — Ну, пожалуйста… Хоть ради дружбы!

В дверь постучались, и вошла Галя Бочарова, веселая, нарядная, еще поправляя машинальными прикосновениями распушившиеся, слегка увлажненные под снегом волосы, с раскрасневшимися на студеном воздухе щеками. При виде Толи она непроизвольно вскрикнула: «Ой!» — и даже слегка попятилась, затопталась на пороге. Встреча была щекотливая, ведь уже сколько месяцев Толя и Галя избегали друг друга, даже кланяться перестали.

— Я думала, Ника, ты одна…

— Ничего, ничего, Галя, ты не помешала… У нас, можешь быть уверена, никаких секретов, ни малейших тайн… Ой, что это у тебя?.. Новый гарнитурчик?

И Вероника залюбовалась сережками, брошью, браслеткой из гранатов, сменившими прежний бирюзовый набор. Браслетка тут же была расстегнута и снята с руки. Вероника с радостной улыбкой рассматривала формы и линии ее, расхваливала рисунок из мелких пламенеющих камешков среди червленой серебряной основы. «Прелесть! Какая прелесть!» — она защелкнула браслетку на собственном запястье и, вытянув руку, ворочала ею, любуясь, как светятся под лучами торшера гранаты.