Николай Горбачев - Битва

Теперь он скорее догадался, чем услышал, что инженер-подполковник Почекута закончил читать письмо и, должно быть, даже отложил его, — Гладышев успел об этом подумать, торопливо освобождаясь от захватившего воспоминания, в последний миг представляя: да, он тогда взял этот эксперимент темой своего дипломного проекта, там были и рекомендации, как использовать результаты анализа вибрации для конструирования ракет, — что же в том особенного?

Аплодисменты оглушили Гладышева, он неловко водил головой, оглядывая товарищей, оказавшись невольно в центре внимания и не зная, то ли молча все принять, то ли встать, что-то сказать, и он лишь приподнялся от стула и вновь сел, больше тушуясь.

Расходились по рабочим местам быстро, комната опустела сразу. Гладышева, тоже подходившего уже к двери, остановил инженер-подполковник Почекута:

— Валерий Павлович, вы пока не участвуете в подготовке объявленных испытаний — все впереди. Прошу заняться прежним: причины падения ракеты… Случай особый. Тем более в преддверии заводских испытаний.

Гладышев кивнул, подумав: «Вот все само собой и выяснилось».

Да, важность и деликатность этого поручения Гладышеву не надо было втолковывать и объяснять, он представлял без труда, что имел в виду начальник отдела. Подступив накануне к останкам ракеты, которые доставила поисковая группа, Гладышев обнаружил лишь металлолом, в котором нельзя было отыскать, что называется, живого места; он даже присвистнул от удивления и разочарования: попробуй выясни причины!.. Значит, дело не только в доверительности, с которой Почекута ставил перед ним задачу, — вчера он еще четче и определеннее объяснил эту деликатность. Оказывается, представитель конструктора поторопился, направил свои выводы уже в Москву, причину видит в элементарной случайности: мол, допущена ошибка при подготовке ракеты, и следствие — нарушен режим работы двигателя…

— Значит, ненормальный режим, перегорание генератора — и взрыв! — говорил Почекута. — Довольно логично, Валерий Павлович… Тем более что на температурных графиках действительно есть точки выброса за температурный допуск. И телеметрические записи подтверждают: двигатель работал не в режиме. А я думаю, все серьезнее, понимаете?

Припомнив эти слова начальника отдела, Гладышев подумал: «Да уж чего там не понять, товарищ инженер-подполковник, понятно! Там, у конструкторов, есть определенная система доказательств, есть факты… Есть! Пусть, может быть, и не повлиявшие на конечный результат, и возможно, ложна система доказательств. Возможно! А у вас, Юрий Савельевич, что есть? Вернее, у нас? Ощущение? Интуиция? Хотя для испытателя уже немало… Но и не много. И выходит, никуда не денешься, ситуация деликатная, конфликтная, как скажет инженер-капитан Мостаков, а значит, нужны совершенно неотразимые доказательства. А где их взять, дорогой Юрий Савельевич? — размышлял он, без энтузиазма подступая, как и вчера, к останкам ракеты. — Вот мы и будем деликатными — и вы и я…»

Уже перед обедом, освобождая один за другим узлы блока управления, Гладышев дотошно, скрупулезно обследовал каждый из них, но все безрезультатно. Ничто не вызывало сомнений, не было никаких зацепок, горка масляных узлов, пропахших горючим и гарью, росла на брезентовой подстилке. Ему оставалось добраться до звездчатого барабана, исследовать его. Гладышев уже видел его: выходит, последняя точка, выходит, предположения ваши, инженер-подполковник Почекута, не оправдываются? И прав конструктор, пославший свои выводы в Москву? Они будут там приняты как единственно верные и в конструкторском бюро, и в управлении генерала Бондарина. Потому что «возражений не последовало»… И вы сами, инженер-подполковник Почекута, не уверены — отсюда и деликатность? Что ж, все верно, и ты, Гладышев, тоже разведешь руками и разделишь поражение: вчера тоже ретиво поддержал Почекуту, тебе тоже показалось, что выводы представителя конструкторского бюро не безгрешны — «первые попавшиеся, бездоказательные»! Ты же так ляпнул, твои слова!

Было душно, жарко, даже под навесом спасение слабое, и Гладышев снял галстук, расстегнул ворот форменной рубашки: подобраться к последнему узлу оказалось непросто, он никак не мог подступиться ключами, отверткой и весь уже взмок, со лба на ресницы скатывались теплые капельки пота, он сдувал их, рубашка на спине прилипла, соленый раздражающий зуд растекался по коже. Подумав, что раздражение, которым он накалялся, ни к чему хорошему не приведет, Гладышев оборвал себя: «Нечего распаляться! В конце концов, какое поражение? Обычное дело — проверка сомнений. Не оправдалось предположение — какая катастрофа? К лучшему даже: и Почекута и ты — оба предполагали более серьезное, худшее… Не оправдалось? Так чего же, как говорится, еще желать?»

В конце концов решил: доберется до клапана отсечки, осмотрит, пока грубо, потом отправится в испытательный корпус, найдет Мостакова, пойдут вместе в столовую. И увидел: из-за административного корпуса показался инженер-подполковник Почекута, шел сюда, под навес.

— Как дела, Валерий Павлович? Что нового?

Но нового пока ничего не было, и Гладышев так и ответил односложно и нехотя:

— Ничего.

Присев на корточки и заглядывая сбоку на клапан, который держал теперь в руках Гладышев, понимая, верно, его настроение и не желая мешать, инженер-подполковник Почекута тоненько, чуть слышно засвистел что-то вроде: «Тореадор, смелее в бой…»

Тупо и в полном равнодушии Гладышев осматривал клапан. Как будто все в норме. Цел. По кругу — цилиндрические отверстия, точные, калиброванные, они определяют топливный режим двигателя… Свист инженер-подполковника Почекуты вызывал смутное и пока не очень четкое раздражение. Ехидная мысль просверлила мозг Гладышева: «Куда уж до тореадоров! Впору как Дон Кихоту — с ветряными мельницами…» Но что такое? Несколько отверстий в глубине чем-то перекрыты. Резина? Да, забиты резиной, забиты с силой. Постой, постой! Ясно же, ясно!.. И, уже взламывая, руша все прежнее настроение, весь зажигаясь от внутреннего интуитивного толчка, но внешне сдерживаясь, Гладышев передал клапан Почекуте.

— Резина? В отверстиях клапана?

— Она, товарищ подполковник. И выходит, двигатель барахлил не от переохлаждения…

— Пожалуй! Но как оказалась здесь резина? Как могла попасть?

— Да, верно, как? Постойте! — Гладышев начал с какой-то лихорадочностью осматривать срезы автогена, то место, откуда вынул клапан. — Вот! Прокладка двигателя была плохо запрессована, ее и забило.

Теперь инженер-подполковник сжал руку Гладышеву, не отпуская ее, и в глазах у него играли веселые острые огоньки.

— Разложили по полочкам! — Но вдруг прищурился: — А может, нет?! Ну-ка еще посмотрим!